Елена Прудникова
Ленин — Сталин. Технология невозможного

   P. S. Ничего личного, господа, — только бизнес - чья это была война
 
    Июльский «Октябрь»  - что хотели террористы
    Огненное кольцо
    За что громят посольства

    Слова и дела «красного террора»  -  уточняем лицо красного "террора"
  Приложение 8 ПРОТОКОЛЫ ЗАСЕДАНИЙ КОЛЛЕГИЙ ЦАРИЦЫНСКОЙ ЧК[295]
  Приложение 9 АНТИБОЛЬШЕВИСТСКОЕ ВОССТАНИЕ В ИЖЕВСКЕ

P. S. Ничего личного, господа, — только бизнес

Находились ли союзники в состоянии войны с Россией? Разумеется, нет; но советских людей они убивали без разбора. Они как захватчики стояли на русской земле. Они вооружали врагов советской власти. Они блокировали порты России и топили её корабли… Но война — как можно! Интервенция — как не стыдно! Им совершенно всё равно, как русские разрешают свои дела. Они совершенно беспристрастны… тррах!

Уинстон Черчилль

Говорят, в начале своей правительственной деятельности большевистские власти освобождали из-под ареста враждебно настроенных юнкеров и офицеров под честное слово больше не выступать против власти Советов. Обещания эти охотно давались — а потом нарушались, по всей видимости, потому, что для русского офицера слово, данное хаму^[210], ничего не значит. Честь — категория внутрисословная.

Так и генерал Краснов — некоторое время он находился в Петрограде под домашним арестом, а потом то ли был освобожден под честное слово, то ли просто вышел за дверь и уехал на Дон.

На Дону в то время заправлял казачий атаман генерал Каледин. 26 октября он заявил о поддержке Временного правительства, а ввиду отсутствия присутствия такового «временно», до восстановления центральной власти, объявил себя правителем Донской области.

В начале ноября в Новочеркасск приехал еще и генерал Алексеев — тот самый, который в блокированном царском поезде вырвал отречение у Николая Второго — и начал сколачивать будущую Добровольческую армию. Вскоре к нему присоединился Деникин, а также попросту ушел на Дон формально содержавшийся под арестом Корнилов.

Казаки тоже воевать не хотели — но в то время донцы казались некоей видимостью зародыша антибольшевистской армии. Правда, вскоре они были успешно разбиты находящимися в таком же полухаотическом состоянии красными войсками под командованием Антонова-Овсеенко. У советской власти было одно преимущество — она контролировала промышленные районы, а стало быть, и производство оружия, боеприпасов, снаряжения. Ни юг, где был Каледин, ни Сибирь, ни Север — основные театры развернувшейся вскоре Гражданской войны — ресурсов для ведения боевых действий не имели. Вот и вопрос: как же они смогли два с лишним года воевать против хоть и плохо, но вооруженной Красной Армии?

Ответ, как обычно, предельно прост. Ещё 2 декабря 1917 года американский посол Фрэнсис сообщил в Вашингтон, что Каледин командует частями общей численностью в 200 тысяч человек, что он провозгласил независимость Донской области и готовится идти на Москву. Госсекретарь США Лансинг в ответной телеграмме дал указание через посредство англичан или французов предоставить Каледину заём. Ну, а представители Антанты обходились в этих делах без посредников^[211]. Белые армии смогли воевать лишь потому, что финансировались из-за границы и обещали после победы щедро расплатиться за помощь.

Впрочем, уже к середине 1918 года тайное участие «мирового сообщества» в войне, почему-то именуемой у нас «гражданской», сменилось явным.

…3 августа 1918 г. во Владивосток прибыли английские войска — согласно заявлению британского правительства, они пришли «для того, чтобы помочь вам спасти… страну от расчленения и разорения, которыми угрожает Германия». При этом тот факт, что Германия находилась за десять тысяч верст от Владивостока, их никоим образом не смущал. 16 августа прибыли американцы. Эти ставили своей целью «оказать посильную защиту и помощь чехословакам против вооруженных австро-немецких военнопленных, которые нападают на них, а также чтобы поддержать русских в их стремлении к самоуправлению, если сами русские пожелают принять такую помощь».

А если не пожелают? Ну… а кто, собственно, мешает оставить в России только тех, кто «за», и лишь потом провести референдум?

В том же месяце появились японцы. При этом японское правительство заявляло, что оно «по-прежнему исполнено желания развивать прочные дружественные отношения и остается верным своей политике уважать территориальную целостность России и воздерживаться от какого бы то ни было вмешательства в её внутренние дела».

К осени в Сибири находилось около 7 тысяч английских солдат и столько же английских и французских инструкторов, помогавших в обучении белогвардейской армии. Бывший британский военный атташе генерал Нокс, принявший в свое время столь близко к карману корниловский мятеж, гордо заявлял: «Мы отправили в Сибирь сотни тысяч винтовок, сотни миллионов патронов, сотни тысяч комплектов обмундирования и пулеметных лент и т. д. Каждая пуля, выпущенная русскими солдатами в большевиков в течение этого года, была изготовлена в Англии, английскими рабочими, из английского сырья и доставлена во Владивосток в английских трюмах». И всё это, конечно, исключительно ради того, чтобы «спасти Россию от разорения и расчленения»!

…В начале лета 1918 года английские агенты начали готовить антисоветский мятеж в Архангельске. 2 августа он состоялся. А на следующий день английские и французские корабли вошли в гавань. Затем главнокомандующий британскими войсками генерал Пуль создал так называемое «Верховное правительстве севера России». На начало 1919 года в Архангельске и Мурманске находились 18 400 английских военных, 5100 американцев, 1800 французов. 1200 итальянцев, 1000 сербов — всего 27 500 иностранных солдат и… 20 тысяч белогвардейцев! «Миротворцы» преспокойнейшим образом участвовали в боевых действиях, при этом не затрудняясь соблюдением правил цивилизованной войны по отношению к мирному населению и к пленным.

…Пунктом 12-м подписанного в ноябре 1918 года перемирия между Германией и союзниками оговаривалось, что немецкие войска остаются на всей занятой Германией русской территории, пока союзники не позволят их отвести. Но кайзеровская армия разваливалась еще быстрее, чем русская, и солдаты бежали домой своим ходом. Тогда англичане объединили в одну армию белогвардейские отряды в Прибалтике, поставив во главе немецкого генерала фон дер Гольца. В июне 1919 года его заменили на русского генерала Юденича, выделив последнему 10 тысяч комплектов обмундирования, 15 млн патронов, 3 тыс. автоматов^[212], танки, самолеты. Благотворительная организация «Американская администрация помощи» (АРА), декларированной задачей которой было снабжать продовольствием голодающих мирных жителей Европы, обязалась обеспечивать войска Юденича продовольствием. 15 июня 1919 года в Ревель прибыл первый пароход, доставивший 2400 тонн муки и 147 тонн бекона. Когда в феврале 1920 года Юденич бежал из России в Париж, с собой у него было, по сообщению «Нью-Йорк таймс», 100 млн. марок. Свою разбитую армию он бросил среди снегов на произвол судьбы. Английские сагибы тоже не озаботились их спасением.

…В конце 1918 года французские войска заняли Одессу и Севастополь, английская эскадра высадила десант в Батуми. Чуть раньше англичане заняли предмет своих вожделений — Баку.

15 сентября 1919 года Уинстон Черчилль признал, что на одну только Добровольческую армию Деникина Англия израсходовала около 100 млн. фунтов, а Франция — от 30 до 40 млн. фунтов. Прямая английская интервенция на русском севере обошлась в 18 млн. фунтов. Японцы, направившие в Сибирь семидесятитысячную армию, угрохали на нее 900 млн. иен.

К лету 1919 года на территории Советской России находились войска четырнадцати государств — и, что любопытно, ни одно не объявляло войны. Что совершенно не помешало советским властям, едва «мировое сообщество» заикнулось о возврате царских долгов, выкатить встречный счет за материальный ущерб от интервенции в размере 60 млрд. долларов. За человеческие жизни денег не требовали — не приучены.

* * *

Причина такого интереса «мирового сообщества» к стонущему под большевистским игом русскому народу предельно проста. 23 декабря 1917 года, на следующий день после начала переговоров в Брест-Литовске, представители Англии и Франции встретились в Париже и договорились о разделе России на «зоны влияния», а по сути, на колонии. Англия получала Кавказ и Прибалтику, Франция — Украину и Крым. «Зоны» впоследствии менялись в зависимости от того, с каким из «верховных правителей» России и на каких условиях договаривались те или иные страны. В той же зависимости варьировались и аппетиты. Интересы не менялись никогда.

В 1920 г. член британского парламента подполковник Сесиль Лестранж Малон заявил в палате общин:

«В Англии есть группы людей и отдельные лица, владеющие в России деньгами и акциями, и они-то и трудятся, строят планы и затевают интриги для свержения большевистского режима… При старом режиме на эксплуатации русских рабочих и крестьян можно было наживать и десять, и двадцать процентов, при социализме же, вероятно, нельзя будет ничего нажить, а мы видим, что почти весь крупный капитал в нашей стране так или иначе связан с Россией… „Русский ежегодник“ оценивает английские и французские капиталовложения в России приблизительно в 1 600 000 000 фунтов стерлингов, т. е. около 8 млрд. долларов».

Какие именно компании имели интересы в России? «Ройял датч шелл ойл компани» включала в себя Урало-Каспийскую, Северо-Кавказскую, Новую Шибаревскую и многие другие нефтяные компании. Английская фирма «Метро-Виккерс» вместе с французской «Шнейдер-Крезо» и немецким концерном Круппа контролировала всю военную промышленность России. После начала войны Крупп естественным образом выпал из этой теплой компании, англичане и французы остались. Вот кому на самом деле принадлежали те военные заводы, которые втрое и вчетверо взвинчивали цены на военную продукцию, высасывая российскую казну. Они же платили откаты членам Военно-промышленного комитета, председателем которого был Гучков, один из самых ярых сторонников выполнения святого «союзнического долга».

Британские экономические издания весьма своеобразно комментировали ход Гражданской войны. Когда союзники поддерживали Колчака, «Бюллетень» Английской промышленной федерации писал:

«Сибирь — самый большой приз для цивилизованного мира со времени открытия обеих Америк!»

Когда английские войска вошли в Баку, экономический журнал «Нир ист» сообщил:

«В отношении нефти Баку не имеет себе равных. Баку — величайший нефтяной центр мира. Если нефть — королева, то Баку — её трон».

А когда Деникин захватил Донецкий бассейн, английский угольный комбинат «Р. Мартенс и К°» напечатал в своей брошюре «Россия»:

«По разведанным запасам угля Россия уступает только Соединенным Штатам. Согласно опубликованным материалам международного геологического конгресса, она имеет в Донецком бассейне (где действует генерал Деникин) в три раза больше антрацита, чем Великобритания, и почти вдвое больше, чем Соединённые Штаты».

Это не говоря о том, что как бы нещадно ни эксплуатировали британские шахтовладельцы своих шахтеров, в России труд был ещё дешевле, и намного.

30 августа 1920 года английская газета «Дейли геральд» опубликовала текст тайного соглашения французского правительства с бароном Врангелем. После одержанной победы в уплату за помощь барон обязался признать все финансовые обязательства России по отношению к Франции, вместе с процентами. Эти обязательства конвертировались в новый заем под 6,5 % годовых (при том, что до войны средняя ставка была 4,25 %). Уплата долгов гарантировалась:

«а) передачей Франции права эксплуатации всех железных дорог Европейской России на известный срок; б) передачей Франции права взимания таможенных и портовых пошлин во всех портах Черного и Азовского морей; в) предоставлением в распоряжение Франции излишка хлеба на Украине и в Кубанской области в течение известного количества лет, причем за исходную точку берется довоенный экспорт; г) предоставлением в распоряжение Франции трех четвертей добычи нефти и бензина на известный срок, причем в основание кладется добыча довоенного времени; д) передачей четвертой части добытого угля в Донецком районе в течение известного количества лет»^[213].

Японцы, армия которых на Дальнем Востоке достигала 70 тысяч, скромненько претендовали на всю Сибирь. 8 июня 1921 года они подписали с атаманом Семёновым^[214] секретный договор. После победы над Советами Семенов получал власть в Сибири, а «японским подданным будут предоставлены преимущественные права на охоту, рыболовство и лесные концессии, а также на разработку недр и месторождений золота».

Однако у этого региона были и другие благодетели. Будущий американский президент Гувер, председатель АРА и непримиримый враг большевизма, начал спекулировать русской нефтью еще с 1909 года. За год он организовал одиннадцать нефтяных компаний, в которых имел контрольный пакет акций. В 1912 году Гувер вместе с английским мультимиллионером Арквартом создал Русско-азиатское общество, получившее привилегию на разработку минеральных запасов Урала и Сибири. В 1914 году компания получила еще три концессии. В них входили: «2 500 000 акров земли, в том числе обширные лесные массивы и источники водной энергии; залежи золота, меди, серебра и цинка, по предварительным подсчетам — всего 7 262 000 тонн; 12 действующих шахт; 2 медеплавильных завода; 20 лесопильных заводов; 250 миль железных дорог; 2 парохода и 29 барж; домны, прокатные станы, заводы по производству серной кислоты, драги и огромные залежи угля» общей стоимостью в миллиард долларов^[215].

На Парижской мирной конференции Гувер сказал: «Большевизм — это хуже, чем война». Ещё бы ему не считать Советскую Россию «империей зла»!

Так что по линии противостояния красные — белые Гражданскую войну можно смело переименовывать в Отечественную…

 

 

Июльский «Октябрь»

Ты хорошо преподносишь факты, Долли, — сказал полковник Бантри, — но плоховато у тебя с антуражем.

Агата Кристи. Тринадцать загадочных случаев

Надо сказать, что большевистское руководство не угодило левым эсерам всем, что оно делало. До марта 1918 года их партия была правящей — то есть, входила в Совнарком. По-видимому, левых эсеров угнетал сам этот факт, ибо прославились они, в основном, не работой, а протестами. В соответствии со священными принципами демократии, в органах власти должна же существовать оппозиция! А поскольку ни эсеры, ни меньшевики там были почти не представлены, то левые эсеры и стали оппозицией во ВЦИК, что терпимо, и внутри властных структур, что доводило и без того еле живые наркоматы и ведомства до полного паралича.

После подписания Брестского мира левые эсеры торжественно вышли из Совнаркома (надо полагать, сей орган испустил дружный вздох облегчения), но при этом остались во всех остальных структурах, где они имели не только работников, а полноценное представительство. В том числе они имели представительство в ВЧК и делегировали туда на работу свои кадры, иной раз вообще чёрт знает кого (что очень хорошо показывает история с Блюмкиным). Оставались ли они после этого правящей партией? Формально — нет. Но в каком качестве их воспринимали иностранные правительства, безуспешно пытавшиеся разобраться в системе советской власти — это ещё вопрос.

Что же не устраивало левых эсеров? Естественно, Брестский мир. А еще их не устраивали аресты, проводимые ВЧК, «жесткость» её работы и введенная летом 1918 года смертная казнь. Не нравилась продовольственная диктатура и хлебные разверстки в деревне. Возмущали «нарушения демократии», то есть действия по установлению власти, которая не зависела бы от еженедельно меняющегося настроения масс. Не устраивало невнимание к нуждам мировой революции.

А теперь давайте представим себе, что произошло бы, приди левые эсеры к власти и реализуй они все свои «против». В городах — отсутствие «продовольственной диктатуры», то есть, свободная торговля. При этом хлеба нет, поскольку продотряды, естественно, на село не пошли (ибо силой с мужичком низ-зя), а платить за хлеб городскому рабочему нечем. Зато досконально выполняются демократические процедуры, а ВЧК обязана соблюдать абсолютно все права личности, как реально существующие, так и приснившиеся «демократическим» теоретикам. И при этом полным ходом идет «священная революционная война». Сколько дней продержалось бы такое правительство и кто бы первый его скинул: озверевшие от голода рабочие или взявшие Москву германские войска? Ах да, конечно, потом бы рабочие и крестьяне, увидев, как плохо жить при немцах, взялись бы за оружие…

Это кто же сказал, что после такого бардака жизнь при немцах показалось бы плохой?!

Принято думать, что они действительно были такие… гм, не слишком умные люди… и что они во всё это верили. Ну, возможно, кое-кто и верил — среди бойцов революции всегда хватает личностей, не отягощенных интеллектом. Вот только действия левых эсеров, если рассматривать их в отрыве от политических деклараций, выглядят весьма и весьма разумно и в их сердцевине можно ощутить вполне конкретное ядро.

Итак, рассмотрим их в отрыве от политики — только факты.

* * *

4 июля в Москве начал работу V съезд Советов, на котором левые эсеры снова пытались заговорить о Брестском мире. А 6 июля произошло действо, вошедшее в историю как «мятеж левых эсеров».

Около двух часов дня в германское посольство пришли два чекиста. Они предъявили мандат за подписью Дзержинского и заявили, что явились «по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу». Как выяснилось впоследствии, подпись на мандате была фальшивой, а печать настоящей — ее пришлепнул заместитель, а фактически независимый соправитель Дзержинского в ВЧК левый эсер Александрович.

Германский посол граф Мирбах принял посетителей в присутствии двоих работников посольства — лейтенанта Мюллера и доктора Рицлера. По описанию этих свидетелей:

«…один из них, смуглый брюнет с бородой и усами, большой шевелюрой, одет был в чёрный пиджачный костюм. С виду лет 30–35, с бледным отпечатком на лице, тип анархиста. Он отрекомендовался Блюмкиным. Другой — рыжеватый, без бороды, с маленькими усами, худощавый, с горбинкой на носу. С виду также лет 30. Одет был в коричневатый костюм и, кажется, в косоворотку цветную. Назвался Андреевым, а по словам Блюмкина, является председателем революционного трибунала».

Дело, по которому они пришли, едва ли требовало личного внимания германского посла. Незадолго до того был арестован его чрезвычайно дальний родственник, венгерский офицер граф Мирбах, о судьбе которого и стали говорить чекисты. Посол пытался объяснить, что к делу касательства не имеет. И тут оба гостя выхватили револьверы и стали стрелять.

Чтобы понять, что собой в организационном плане представляли левые эсеры, надо описать эту стрельбу. Блюмкин, при том что сидел почти вплотную, так и не смог попасть ни в одного из присутствующих. Доктор и лейтенант бросились на пол, посол же побежал в другую комнату, и на пороге его догнала пуля, выпущенная Андреевым. Потом террористы бросили вслед Мирбаху две бомбы (одна разорвалась, вторая — нет) и покинули здание посольства, выскочив в окно. При этом Андреев выпрыгнул благополучно, а Блюмкин ухитрился еще и покалечить ногу. После акции террористы отправились в штаб отряда ВЧК, которым командовал левый эсер Попов.

Практически сразу о случившемся узнал Дзержинский и тут же начал выяснять, где Блюмкин. Кто-то сказал, что видел его в штабе отрада ВЧК в Трехсвятительском переулке. Председатель ВЧК, которому даже самые лютые его враги никогда не решались отказать в личной храбрости, отправился туда, чтобы арестовать террористов. Однако вместо этого сам попал в плен: находившиеся в штабе боевики разоружили его и посадили под охрану. Вскоре им удалось арестовать еще и Лациса, председателя комиссии по борьбе с контрреволюцией, председателя Московского совета Смидовича и некоторых других большевиков — многих просто наловили на улицах под предлогом проверки документов, — а также взять под контроль телеграф, телефон, почтамт и одну из типографий.

Левые эсеры явно делали свою революцию по образцу Октябрьской, которая тоже начиналась с захвата телеграфа и телефона^[231] — но, выполнив все эти действия, забуксовали. Во-первых, дальше в Октябре шло взятие Зимнего и арест правительства — а штурмовать Кремль «революционерам» было явно не под силу Во-вторых, похоже, что конкретная работа большевиков по организации октябрьского переворота осталась тайной для их соратников по революции. Так, например, агитацию в воинских частях те начали лишь после выступления. В 1-м советском караульном полку это выглядело так (рассказывает военный комиссар Городского района Шоричев):

«Я пришёл на собрание (собрание немногочисленное, около 200 человек) и слышал речь Черепанова следующего содержания: Центральный Комитет левых эсеров убил палача Мирбаха, тем самым Брестский договор не существует, и за это Советское правительство хочет нас, левых эсеров, арестовать, обезоружить, убийцу требуют выдать и все это хотят проделать с помощью германского корпуса, который сейчас находится в Москве под видом конной милиции; в конце своей речи провозгласил лозунги: „Долой соглашательскую мирбаховскую политику, да здравствует восстание, да здравствуют независимые крестьянские Советы!“»…

Затем возник стихийный митинг, в котором принимали участие как агитаторы, так и комиссар (при этом командный состав полка хоть и присутствовал в казарме, однако не обозначил себя никак). Комиссар оказался более сильным оратором, и кончилось дело ничем. В полку им. 1-го марта командиров вообще на месте не оказалось, зато кто-то догадался пустить слух, что в штабе отряда Попова раздают консервы, поэтому агитация мятежников имела некоторый успех. Похоже, именно этих красноармейцев и поставили охранять арестованных. (После первых же выстрелов все они — арестованные, караул и прибившиеся к ним перепуганные солдатики — перебрались куда-то в задние помещения штаба и стали ждать подхода красных.)

Любопытно заявление комиссара Шоричева, что в отряде Попова левых эсеров среди красноармейцев не было. И по наблюдениям арестованных, активность проявляли одни лишь матросы (сам Попов был из них же). Впрочем, и многие матросы, похоже, оказались не слишком в курсе происходящего, а уж драться точно не хотели. Их показания впечатляют.

«Принцев Василий Семенович, 18 лет, финн. 13 мая с финнами поступил в отряд Попова… С пятницы вечером (5 июля — Е. П.) закрыли ворота и никого не выпускали. В воскресенье, когда начали стрелять, нам сказали, что наступают австрийцы, чтобы мы спасались… Я бежал без оружия.

Куркин Степан Николаевич. Я поступил в отряд 6 июля утром… В 6–7 вечера меня поставили дежурить к пулемету. Никто мне ничего не объяснил. Никаких приказов не давали. По отряду ходили слухи, что убит посол Мирбах и что немцы двигаются к нашему отряду разоружать нас.

Перегудов Федор Иосифович, б. матрос Черноморского флота. В отряд я поступил 2 июля с. г. По списку нас поступило в отряд Попова около 180 человек, а затем часть ушла… В субботу, 6-го, в 6 часов дня вступил в караул в Всероссийской чрезвычайной комиссии. Стояли до половины шестого. Пришедши в казармы, лег спать, а утром, до того как началась пальба, убежал».

Зная, что за кадры были у «мятежников», не удивляет, что захват телеграфа, например, выглядел так. Попов отрядил туда 40 человек, приказав взять телеграф под охрану, но при этом забыв объяснить, что надо как-то изменить его работу. Когда они прибыли, тамошний комиссар долго выяснял, у них и по телефону, что это за люди, кто их послал и зачем явились — они говорили, что послал Попов, а зачем, и сами не знали. И лишь визит левоэсеровского руководства прояснил ситуацию: телеграф захвачен, сейчас будут рассылаться телеграммы во все города. Комиссара при этом попросту выгнали — он и ушёл.

Депеши, ради которых захватывали телеграф, были следующими.

«Всем губернским, уездным, волостным и городским совдепам.

По постановлению ЦК партии левых социалистов-революционеров убит летучим боевым отрядом представитель германского империализма, и контрреволюционеры пытаются вести агитацию на фабриках и заводах и в воинских частях. Все эти попытки встречаются единодушным негодованием рабочих и красноармейцев, горячо приветствующих решительные действия защитницы трудящихся партии левых социалистов-революционеров.

ЦК левых социалистов-революционеров призывает всех левых эсеров и большевиков, всех трудящихся встать грудью на защиту Советов и социальной революции, на защиту украинских рабочих и крестьян, изнемогающих в героической борьбе против империалистов.

Да здравствует восстание против империалистов!

Да здравствует власть Советов!»

Всё понятно, правда? И что произошло в столице, и как действовать в новой обстановке, кому подчиняться, и какая агитация является «контрреволюционной», а какая «революционной»…

…Зато в самом штабе отряда обстановка была вполне революционная. Вот ещё выдержки из следственного дела ВЧК:

…«Уполномоченный Военного контроля, арестованный поповцами, показал, между прочим, следующее: „Попов был выпивши, и кроме него еще несколько человек, которых я не знал, были тоже заметно выпивши. Попов и другие руководители старались громко при своих солдатах говорить, что много новых частей примкнули к ним, что телеграф занят и по всей России отправлены уже инструкции. Какой-то отряд был приведен в штаб Попова под угрозой расстрела, если они не примкнут к поповцам…“^[232]

…Берзин К. И., член батальонного комитета: „В штабе нас окружили пьяные матросы. Нам говорили, что многие полки присоединились к левым эсерам. Нас убеждали, что т. Ленин и Троцкий продали Россию, и они, левые эсеры, дескать, призывают теперь к восстанию против насильников“.

…Звядевич, шофёр. Арестован поповцами. В штабе ему солдаты говорили: „Сегодня будет крах большевистской власти, а потому тебе незачем ехать в Кремль. На Кремль уже наведена артиллерия. Ты лучше оставайся у нас; мы дадим тебе жалованье, и ты будешь работать на своей машине“.

…Швехгемер В. И., председатель полкового комитета 1-го Латышского стрелкового полка, был арестован и доставлен в штаб Попова, где Попов говорил, что по постановлению ЦК партии эсеров убит германский посол Мирбах и мы требуем немедленного выступления против германцев. „Мы не против Советской власти, но такой, как теперь, не хотим… Теперешняя власть — соглашательская шайка во главе с Троцким и Лениным, которые довели народ до гибели и почти ежедневно производят расстрелы и аресты рабочих. Если теперешняя власть не способна, то мы сделаем, что можно будет выступить против германца“. Далее указывает Попов, что все воинские части на стороне эсеров. Только латыши не сдаются. „В крайнем случае, — говорил Попов, — мы сметем артиллерийским огнем Кремль с лица земли“».

Впрочем, несмотря на стр-р-рашные угрозы, когда на следующее утро подошли латышские части и начали стрелять из орудий, бойцы отряда попросту разбежались, бросив арестованных. Забавно, но в спешке они забыли и Блюмкина, который находился неподалеку в лазарете. Возможно, это его и спасло. 7 июля, ещё не остыв от происходящего, по горячим следам комиссия ВЧК приговорила к расстрелу тринадцать человек, в том числе и Александровича, заместителя Дзержинского. Если бы Блюмкина поймали, могли прислонить к той же стенке. А так он, переодетый солдатом и под чужим именем, пролежав несколько дней в больнице, сумел бежать.

Вот и все события «мятежа левых эсеров». Как видим, не густо. Назвать это не то что мятежом, а даже попыткой его язык не поворачивается. В руки «восставшим» попали Дзержинский, Лацис, еще несколько десятков разного уровня комиссаров, но «повстанцы» не только не расправились с ними (никого даже не ударили), но и не попытались использовать их в качестве заложников. Последнее позволяет квалифицировать пресловутый «мятеж» как пьяный кабак. Из чего следует вывод, что либо бардак в партии левых эсеров превосходил все мыслимые и немыслимые границы, либо… цель выступления состояла вовсе не в захвате власти, а в чём-то другом.

* * *

А теперь давайте посмотрим, что на самом деле произошло. То, что никакой попытки переворота не было, видно из вышеизложенного. Впрочем, левые эсеры и сами неоднократно заявляли, что не собираются брать власть, что все арестованные большевики будут в ближайшее время освобождены. Так что единственным реальным деянием данного мятежа было убийство германского посла. С какой целью? А с какой целью, спрашивается, когда государства стоят на грани войны, представители спецслужб демонстративно, не стесняясь, убивают дипломатов?

Решение об использовании террора как средства борьбы с Брестским договором было принято еще в апреле 1918 года, на II всероссийском съезде партии левых эсеров. Принимали его на закрытом заседании и, по-видимому, в настолько узком кругу посвященных, что об этих планах не знали даже многие эсеровские руководители. В качестве возможных жертв были намечены генерал Эйхгорн, командующий оккупационными войсками на Украине, посол Мирбах и сам кайзер. Они даже отправили специального эмиссара в Берлин на предмет выяснения: что думают немецкие социал-демократы по поводу убийства кайзера — чем до смерти перепугали этих самых социал-демократов. 24 июня ЦК партии подтвердил решение о теракте. (Имена тогда не оговаривались, но едва ли сидящие в Москве левоэсеровские вожди имели в виду кайзера.)

Этой цели — срыву Брестского мира — была подчинена вся деятельность левоэсеровской партии с марта по июль 1918 года. Например, работа крестьянского бюро ВЦИК, возглавляемого Марией Спиридоновой. Во время поездок по Псковской области его служащие не столько занимались своим прямым делом, сколько пытались организовывать антигерманские провокации.

Само убийство явно было приурочено к V съезду Советов, который начал работу 4 июля. По показаниям арестованного в конце концов Блюмкина, первоначально оно было намечено на пятое число, а затем, по организационным причинам, перенесено на день. Эсеровская делегация на съезде с самого начала вела себя хулигански — делегаты свистели, кричали, не давали выступать большевикам. Как они намеревались использовать теракт, неясно — им попросту не дали этого сделать.

Пьяные матросы воспринимали свое выступление как низвержение Совнаркома. Однако их вожди относились к делу иначе. Еще 24 июня члены ЦК левоэсеровской партии особо оговаривали, что этот теракт направлен против политики Совнаркома, но никоим образом не против большевиков.

По показаниям Дзержинского, член ЦК левых эсеров Черепанов говорил: «Мир сорван, и с этим фактом вам придется считаться, мы власти не хотим, пусть будет так, как на Украине, мы пойдем в подполье, пусть займут немцы Москву». А П. Смидович вспоминал, что тот же человек сказал ему: «Мирбах убит. Брестский мир, во всяком случае, сорван. Теперь все равно война с Германией, и мы должны идти против нее вместе». То есть, заниматься организацией «священной войны» будут никоим образом не левые эсеры, а Совнарком — правильное решение! Если судить по «мятежу», этой компании нельзя было доверить даже перегонять стадо коров с фермы на ферму — растеряют по дороге. Воевать станут большевики, а эсеры, по-видимому, займутся критикой — судя по направленности их предыдущих заявлений, за излишнюю кровожадность, ибо и революции, и войны должны проходить, конечно же, беспощадно, но без пролития крови.

…И снова все хитрые расчеты поломал Ленин. Смотрите, что он сделал! Воспользовавшись нелепой бузой отряда Попова, он обвинил партию левых эсеров не в намерении развязать войну, а в попытке захвата власти путем государственного переворота, тем самым сняв все претензии к действующим советским властям. Это был путч, господа, мы его подавили, графа Мирбаха, конечно, очень жаль, но советское правительство тут совершенно ни при чем. А в подкрепление своего заявления приказал немедленно арестовать всю левоэсеровскую фракцию съезда Советов — более четырехсот человек. Их взяли в тот же день. Около ста человек отпустили сразу же, остальных через несколько дней, после окончания съезда. Надо было убрать оттуда левых эсеров, чтобы они не могли развивать провокацию — сами же эти люди были Ленину совершенно не нужны.

Большинство левоэсеровских деятелей в Москве ко всем этим делам оказались непричастны, а на местах о случившемся в столице попросту ничего не знали — и потому весьма удивлялись, когда их боевые отряды стали разоружать, а от них требовали заклеймить позором собственный ЦК. Но это уже не важно. Ленину удалось сорвать почти стопроцентно успешную провокацию, выдав ее за государственный переворот и объявив, что убийство посла было сигналом к нему, а не целью провокации. Все обошлось довольно легко. 14 июля временно исполняющий обязанности посла Германии Курт Рицлер обратился с просьбой о вводе в Москву для охраны посольства батальона германских войск с пулеметами и минометами. Это, конечно, неприятно, нарушает суверенитет и пр. — но это, по крайней мере, не война. Правда, немецкий батальон, учитывая состояние Красной Армии и Красной гвардии, был серьёзной военной силой…

Трудно сказать, как бы все обернулось — но помогла война. В тот же день, 14 июля, началась вторая битва на Марне, и немцам стало не до Советской России. Наркоминдел Чичерин отказал Рицлеру, пообещав обеспечить безопасность посольства. Сошлись на тысяче красногвардейцев. В конце концов, Блюмкин и Сергеев не силой ворвались в здание, и никакая охрана тут бы не помогла…

* * *

Как видим, и после Октябрьской революции вопрос о мире был линией границы, разделяющей политические силы. И как-то уж очень это просто — искать причины событий в беззаветной преданности мировой революции. Ведь руководство как «левых коммунистов», так и левых эсеров состояло из опытных политических бойцов, в октябрьские дни получивших изрядный опыт практической работы — и вдруг эти беспредельно наивные, на грани полного идиотизма, политические теории.

Однако мы имеем очередное маленькое совпадение — убийство Мирбаха произошло за неделю до начала немецкого наступления на Марне. Если бы на самом деле удалось ликвидировать Брестский мир, вполне возможно, было бы сорвано и наступление. И это совпадение заставляет внимательно оглядеться вокруг: нет ли где-нибудь неподалеку французского следа?

А вы знаете — есть! Но только не в Москве, а совсем в другом месте. На параллельной, вроде бы не пересекающейся с московскими событиями колее…

 

Огненное кольцо

Над бывшей Сусловской областью нависла реальная угроза стать новой «горячей точкой» планеты, тем более что после вступления Астрахани в НАТО и введения шестого флота США в Каспий американская палубная авиация легко могла дотянуться до любых интересующих её целей.

Евгений Лукин. Алая аура протопарторга

Имеется среди документов следственного дела о «левоэсеровском мятеже» одно, на первый взгляд, незаметное свидетельство.

«П. Майоров, секретарь крестьянской секции, доставил в следственную комиссию документы, указывающие, что левые эсеры без ведома секретаря крестьянской секции получали документы на получение оружия из Ярославля, куда они делегировали членов своей партии якобы за покупкой кожи и махорки».

Все бы ничего, если бы не название населенного пункта. 6 июля, в тот же день, когда был убит Мирбах, в Ярославле произошло восстание. И выглядело оно совсем не так, как в Москве.

…Около двух часов утра (стало быть, еще до убийства посла), в городе появились какие-то вооружённые группы. Одна разоружила милицию, другие быстро и грамотно захватили банк, почту, телеграф, советские учреждения. В Совете нашли документы с адресами работников и, отправившись по этим адресам, арестовывали поименованных там людей, некоторых из них тут же расстреливали. Так были убиты председатель исполкома городского Совета Закгейм, окружной военный комиссар Нахимсон, бывший председатель губисполкома Доброхотов, губернский военный комиссар Душин (кстати, левый эсер), комиссар труда Работнов и многие другие.

Всего арестованных набралось около двухсот человек. Из них 109 посадили на баржу (откуда 22 человека потом увели). Впоследствии те, кто остался на барже, рассказывали:

«С субботы 6 июля и до четверга 18 июля, за двенадцать дней, им не давали никакой пищи. Два раза за это время им приносили в баржу по два фунта хлеба на 109 человек, причем приносившие этот хлеб-милиционер и какая-то барышня под видом сестры милосердия — ломали этот хлеб на кусочки и, как собакам, бросали с лодки на баржу.

Когда начался обстрел города артиллерией, белогвардейцы перевозили баржу на места, наиболее подвергающиеся обстрелу… Стоявший на берегу караул не допускал подняться с баржи даже за водой, и несколько человек, приносивших воду, были ранены. Трупы убитых товарищей и скончавшихся от ран оставались тут же (вынести их было невозможно под постоянной угрозой стрельбы) и, разлагаясь, заражали атмосферу.

Сидевшим товарищам оставалось одно из двух: или умереть голодной смертью, или пойти на риск и пробраться к своим. Они решились на последнее и, улучив момент, когда патруль почему-то скрылся, спустили цепь, оборвали веревки и пустили баржу по течению».

Злоключения узников этим не исчерпывались — в довершение всего баржу обстреляли еще и красные — но в итоге для них все кончилось хорошо. Что произошло с остальными арестованными, не совсем понятно. Их рассказов среди опубликованных документов дела нет, зато есть красноречивое «и другие» в перечислении расстрелянных.

…Ярославль не был беззащитен. Там находился штаб Северного фронта РККА и несколько красноармейских частей, которые, узнав о случившемся, тут же вступили в бой. Однако ядро восставших составляли офицеры, а кроме того, все инструкторы красных частей, также бывшие офицеры, тут же перешли на сторону мятежников, передав им пулеметы и бронеавтомобиль. У красных же с дисциплиной было сами знаете как, а с боевым опытом и того хуже.

Но вскоре к ним подошли подкрепления, из Москвы прибыл бронепоезд и даже авиация, сбросившая около 12 пулов динамита. Тем не менее, жестокие бои продолжались до 21 июля. В результате город был сильно разрушен, деревянная часть выгорела.

Видя, что силы неравны, захватившие город боевики попытались спастись весьма своеобразным способом. Они объявили, что находятся в состоянии войны с Германией и сдаются германской армии — в Ярославле имелось некоторое количество австро-венгерских пленных и при них председатель комиссии военнопленных лейтенант Балк. Тот согласился, наскоро вооружил австрийцев, а главарей восстания запер в здании театра. Впрочем, после недолгих переговоров с красными пленные, совершенно не желавшие влезать в чужие разборки и погибать непонятно на чьей войне, оружие сдали, а лидеров мятежа лейтенант Балк передал в руки властей.

За событиями в Ярославле стоял некий «Союз защиты родины и свободы». Входили в него, в основном, бывшие офицеры, а организатором являлась уже знакомая нам светлая личность — Борис Викторович Савинков, эсеровский террорист, крупный деятель Временного правительства, сподвижник Корнилова, и пр., по многим данным, имевший давние тесные отношения с французской разведкой.

Как выяснилось впоследствии, согласно плану, «Союз» должен был одновременно произвести восстания в 34 городах. Естественно, из этих великих намерений мало что вышло. Кое-как удалось устроить несколько локальных путчей, которые были тут же разгромлены — «ярославцы» продержались дольше всех, но конец был все равно один. По свидетельским показаниям, мятежники говорили, что скоро возьмут под контроль все Поволжье.

То, что планы Савинкова были разработаны совместно с французской миссией, давно уже не является секретом. Он получил от французского посла Нуланса более двух миллионов рублей на свои дела, и еще 200 тысяч дал Масарик, будущий первый чехословацкий президент, тоже заинтересованный в поражении центральных держав, чтобы восстановить самостоятельность своей родины.

Согласно первоначальному плану, восстание должно было произойти в первых числах июня в Москве. Однако от этого намерения вскоре отказались — взять Москву, даже стянув туда все пять тысяч членов «Союза», было невозможно, если не иметь сильных союзников во властных структурах. А если таковых иметь — теоретически возможно, но с учетом бардака в стане этих союзников…

Взвесив все прискорбные обстоятельства, мятежники остановились на другом варианте. Восстания произойдут в городах вокруг Москвы: в Ярославле, Костроме, Рыбинске, Муроме и других. Затем повстанцы соединяются с находящимся на Волге мятежным чехословацким корпусом, а англо-французский десант высаживается в Архангельске и наносит главный удар через Вологду на Москву. Все вместе они осаждают столицу, захватывают её и… ну конечно же, объявляют войну Германии! Этот план был немножко лучше первого — но совсем немножко, ибо шансы захватить таким образом столицу всё равно равнялись нулю.

Считается, что ярославское восстание не имело никакой связи с московским. Вроде бы так, ибо связь не доказана — бумажек нет! — но говорить о совпадении в данном случае просто несерьёзно. Что ж, если не выявлены контакты между организациями, давайте поищем ниточки от человека к человеку. Имели ли деятели левоэсеровского восстания какую-нибудь связь с Савинковым, кроме того, что все они эсеры, а значит, какое-то время находились в одной партии?

* * *

Рассмотрим подробнее личность исполнителя теракта и его связи. Персонаж сей весьма примечателен.

Начнём с того, что основному террористу было на момент совершения «акта» отнюдь не тридцать, как говорили свидетели, а всего лишь двадцать лет. Яков Блюмкин происходил из многодетной одесской еврейской семьи «с политическим уклоном»: один из его братьев — анархист, сестра — социал-демократка, еще один брат — довольно известный одесский литератор. Сам Яков с шестнадцати лет пошел работать, примерно в 1917 году вступил в эсеровскую партию. Участвовал в боях с Центральной Радой — самостийным украинским правительством. В январе 1918 года вместе с известным вором Мишкой Япончиком принимал участие в создании 1-го добровольческого Железного отряда — вот такие тогда были расклады! Одновременно он дружил с одесской левой поэтической богемой, представители которой вскоре оказались в Красной Армии. Один его приятель-поэт служил комиссаром у Железнякова (того самого, у которого караул устал), другой был начальником штаба у диктатора Одессы Муравьева (того, который чуть раньше командовал обороной Петрограда). С помощью приятеля и Блюмкин входит в доверие к Муравьеву. В марте 1918 года он оказывается начальником штаба 3-й украинской советской армии — правда, сие великое воинство насчитывало всего четыре тысячи человек, но по тем временам это была довольно крупная сила. Воюет армия не так чтобы очень хорошо, зато замечательно экспроприирует — впрочем, где тогда было иначе?

Армия вскоре рассыпалась на несколько совершенно уже бандитских отрядов, а Блюмкин в мае 1918 года приехал в Москву — и сразу же попал на ответственную работу. Руководство партии левых эсеров направило его в ВЧК, на должность заведующего отделом по борьбе с международным шпионажем. В июне он становится заведующим контрразведывательным отделом по наблюдению за охраной посольств. По его же настоянию в июне в ВЧК приняли в качестве фотографа и Андреева. Трудно сказать, как сей товарищ фотографировал — но стрелять Андреев умел. Да и дело графа Мирбаха (того, который родственник) Блюмкин получил задолго до теракта. Так что явно не из одной злости Дзержинский расстрелял Александровича.

Любопытно сложилась дальнейшая судьба Блюмкина. 27 ноября 1918 года он был заочно приговорён ревтрибуналом к трем годам тюремного заключения. Сам террорист в то время давно уже находился на Украине, воевал против всех «самостийников», сколько бы их ни было, в том числе и в одном строю с коммунистами. По-видимому, с какого-то момента его стал смущать висящий над ним приговор, ибо весной 1919 года Блюмкин сдался Украинской ЧК — по его словам, чтобы прояснить ситуацию с убийством Мирбаха. Он утверждал, что левые эсеры мятежа не поднимали, брать власть не хотели, а лично он не верил и в то, что убийство посла приведет к войне. Зачем стрелял? Считал, что теракт «послужит к вящему выявлению надломленного состояния германского империализма». Именно так он и выразился…

УкрЧК оказалась перед нелегкой проблемой: что делать с этим кадром? Отправить отбывать приговор? Неудобно, товарищ связан с украинскими большевиками совместной борьбой. Стали искать юридическое обоснование. В итоге тяжелой умственной работы на свет появился доклад следственной комиссии по делу Блюмкина, где, в частности, говорится:

«…Если верить утверждениям Блюмкина, что никакой связи с действиями обманувшей его партии левых эсеров, воспользовавшейся фактом убийства Мирбаха с целью восстания против Советской власти, у него не было, то он должен нести ответственность только за совершение террористического акта по отношению к Мирбаху, каковая ответственность, во всяком случае, не может вызвать необходимости содержания Блюмкина в тюрьме».

Исходя из этих соображений, комиссия предложила в тюрьму его не сажать, а отдать под контроль надежных людей. ВЦИК решил вопрос проще, амнистировав террориста.

Дальнейшая судьба Блюмкина — яркая, как полет метеора. Одно время он был начальником охраны Троцкого, потом снова вернулся в ВЧК. В качестве чекиста участвовал в спецоперациях в Сибири и в Персии, водил дружбу и пьянствовал с Есениным и прочими литераторами, поучаствовал по личному заданию Зиновьева в германском «красном октябре», служил представителем ОПГУ в Монголии, вроде бы ездил с Рерихом в Тибет, был резидентом в Константинополе и Палестине. Закончилась его биография 3 ноября 1929 года расстрелом по приговору Коллегии ОГПУ после непродолжительного — всего восемнадцать дней — расследования. Считается, что причиной стало письмо, которое он привез от высланного за границу Троцкого его сторонникам в Союзе. Для сериала такая версия годится, для серьезного рассмотрения — не очень. Данный товарищ, учитывая нрав и послужной список, мог успеть заработать себе пару десятков смертных приговоров и по другим, более весомым основаниям. Проще предположить, что его изобличили как агента еще чьей-нибудь разведки — а к таким вещам все спецслужбы мира относятся чрезвычайно нервно. (А может, он сколотил где-нибудь в Палестине шайку налётчиков, чем опозорил высокое звание советского шпиона…)

Но вернемся обратно. Если отбросить заявления самого Блюмкина, что о предстоящей ему акции он узнал только 4 июля, и посмотреть на голые факты… А они таковы: приехав в Москву, будущий исполнитель получил именно тот пост, который позволял ему явиться в немецкое посольство и добиться немедленного приема у посла. Ему кто-то дал в работу дело, позволяющее эту встречу обосновать. Ясно, что это устроили левые эсеры в ВЧК и что Блюмкина изначально готовили как исполнителя теракта. И присмотрели его явно не в Москве, в которой он до мая 1918 года и не бывал вовсе, а в родном городе Одессе. С кем, кроме поэтов, он там общался?

Надо сказать, что это были очень примечательные люди. Самый высокопоставленный из них — Михаил Артемьевич Муравьев, левый эсер и лучший военачальник ранней советской эпохи, чья биография могла бы стать сюжетом не одного романа.

…Выходец из бедной крестьянской семьи, Михаил Муравьев каким-то образом закончил юнкерское училище, стал офицером и поступил на службу в довольно престижный Невский пехотный полк. Однако недолго музыка играла… в прямом смысле, ибо именно на балу поручик Муравьев сцепился из-за женщины с другим офицером. Инцидент закончился смертью соперника. Двадцатипятилетнего Муравьева, продержав месяц на гауптвахте, разжаловали в солдаты и отправили на Маньчжурский фронт, благо вовсю шла русско-японская война. Он быстро возвращает себе чин, прибавляет к нему несколько наград, а получив тяжелое ранение, отправляется на лечение в Европу (узнать бы, на какие деньги!)

За границей Муравьев начинает интересоваться политикой, а политика интересуется им — русским радикалам нужны молодые горячие исполнители их великих планов. В 1907 году он вступает в партию эсеров и оказывается не где-нибудь, а в группе известнейшего террориста Савинкова (того самого!), становится организатором эсеровских военных формирований. За границей Муравьев провел пять лет, потом вернулся в Россию, после начала войны снова поступил в армию, получил в окопах еще одно тяжёлое ранение и чин подполковника.

Февраль 1917 года застал Муравьева в Одессе, однако вскоре он материализуется в Петрограде, на посту начальника охраны Временного правительства, что не удивительно, учитывая его дружеские отношения с Савинковым и Керенским. Именно ему принадлежит идея создания «батальонов смерти», в том числе женских — последние на фронтах воспринимали как стихийное бедствие. К осени Муравьева заносит к левым эсерам, и после Октября он становится начальником обороны Петрограда. Однако такой кадр оказался слишком пассионарным даже для Ленина. Вместе с Антоновым-Овсеенко его посылают бороться за советскую власть на Украину.

Антонов-Овсеенко потом описывал своего компаньона в «Записках о гражданской войне» следующим образом:

«Его сухая фигура, с коротко остриженными седеющими волосами и быстрым взглядом — мне вспоминается всегда в движении, сопровождаемом звяканьем шпор. Его горячий взволнованный голос звучал приподнятыми верхними тонами. Выражался он высоким штилем, и это не было в нем напускным. Муравьев жил всегда в чаду и действовал всегда самозабвенно… Честолюбие было его подлинной натурой. Он искренне верил в свою провиденциальностъ, нимало не сомневаясь в своем влиянии на окружающих, и в этом отсутствии сомнения в себе была его вторая сила…»

Это был типичный «революционный деятель» образца восемнадцатого года: любитель кутежей и женщин, морфинист, окруженный бандитского вида телохранителями, безудержно смелый и столь же безудержно жестокий. Захватив город, он устанавливал режим военной диктатуры. Если ему мешали — расстреливал, если выступали против Советы — разгонял и Советы. В конце февраля воинство Муравьева берет Одессу, а в начале марта, когда подходят немцы, он приказывает кораблям черноморского флота артиллерийским огнем разрушить город — к счастью, моряки не выполнили приказа. Брестского мира он не признает и намерен сражаться до конца — однако в конце марта зачем-то отбывает в Москву.

В середине апреля Муравьева арестовывают в связи с операцией по разоружению анархистов (к тому времени разница между ними и бандитами окончательно стерлась). Но основным обвинением становится превышение власти на Украине. Дзержинский по этому поводу писал:

«…Комиссия наша неоднократно принимала свидетельства и обвинения, которые доказывали, что самый заклятый враг не смог бы принести нам столько вреда, сколько он принес своими страшными расстрелами, предоставлением солдатам права грабежа городов и сел. Все это от имени нашей Советской власти он вытворял, настраивал против нас все население…»

Однако шла война, и надо было воевать. Отчаянного командарма освободили из тюрьмы и назначили командующим Восточным фронтом. Там его и застали июльские события. 9 июля Муравьев внезапным ударом захватил Симбирск, объявил собственную войну Германии, отдал приказ войскам повернуть на запад и заявил о создании Поволжской советской республики во главе с левоэсеровским правительством.

Однако тут нашла коса на камень. В Симбирске тоже сидели конкретные товарищи, которыми командовал глава большевистского губкома литовец Иосиф Варейкис. Муравьева пригласили на заседание исполкома Совета, хорошенько приготовившись к этому визиту — в самом здании и вокруг него разместились прибывшие из Москвы латышские стрелки и особый отряд ЧК. Что было дальше — дело темное. Одни говорят, что Муравьева попытались арестовать и он покончил с собой, другие — что он погиб в перестрелке. А возможно, его попросту шлёпнули — ибо что ещё с такими делать?

Интересный человек и интересная биография, но кто мне укажет — где здесь место каким бы то ни было идеалам?

Под началом этого товарища Блюмкин служил в Одессе и даже в некоторой степени являлся его доверенным лицом. Так что вопрос, кто мог порекомендовать московским левым эсерам исполнителя их провокации, получает не самый плохой вариант ответа.

Знаком Блюмкин был и ещё с одной колоритнейшей личностью того яркого времени — А. И. Эрдманом (Эрдманисом)^[233], который был одновременно поэтом, полковником российской армии, английским агентом и членом савинковского «Союза защиты родины и свободы». Вскоре Эрдман также материализуется в Москве, выдавая себя за лидера литовских анархистов Бирзе. В этом качестве он сумел войти в доверие к Дзержинскому и был назначен представителем ВЧК и одним из руководителей Военконтроля (советской военной контрразведки), где продержался до августа 1918 года, пока не был арестован. Дзержинский сказал, что чувствует в арестованном «сволочь высшего полета» — но улик против «Бирзе» не было, и следователь ВЧК отпустил его. Ну так вот: по некоторым данным, именно приятель Блюмкина Эрдман был одним из организаторов муравьевского мятежа. А кроме того, по партийной принадлежности он был правым эсером, тесно связанным все с тем же старым нашим знакомым — Борисом Савинковым.

От Эрдмана ниточка потянулась уже к англичанам. Впрочем, здесь можно и не напрягаться в поисках связей, ибо координировал действия левых эсеров в Москве еще один замечательнейший человек — уроженец все той же «жемчужины у моря» Георгий Розенблюм, больше известный как Сидней Рейли. Этот господин с чрезвычайно бурной биографией ещё с 1897 года являлся кадровым сотрудником английской разведки.

В декабре 1917 года Рейли прибыл в Россию, в феврале 1918-го появился все в той же Одессе в составе союзнической миссии и принялся за организацию агентурной сети. В марте он уже в Петрограде, прикомандирован сначала к военно-морскому атташе капитану Кроми (разведчику, естественно), а потом к самому послу Брюсу Локкарту (тоже разведчику). Вслед за правительством переехал в Москву и принялся старательно готовить мероприятие, известное впоследствии как «заговор послов».

Нет сведений о том, что до 1918 года Рейли и Савинков были близко знакомы. Зато когда в декабре 1918 года английский разведчик снова возвращается в Россию, их сотрудничество становится теснейшим. Впоследствии Рейли пишет:

«…Я проводил с Савинковым целые дни, вплоть до его отъезда на советскую границу. Я пользовался его полным доверием, и его планы были выработаны вместе со мной».

Он же добывает деньги для савинсковских операций. В 1922 году они вместе разрабатывают план террористических актов против советской дипломатической делегации на Генуэзской конференции. В конце концов Рейли заманили в СССР в ходе чекистской операции, и дальнейшая его судьба неизвестна. По официальной версии, его убили на границе, по менее официальной, арестовали и отправили на Лубянку. Существует и предположение, что на самом деле Рейли был агентом не «Интеллидженс Сервис», а ВЧК и являлся тем самым человеком, который сдал «заговор послов», а потом много лет работал на советскую разведку. Впрочем, учитывая реалии той эпохи и стиль работы ВЧК, последнее тоже не является чем-то невозможным…

* * *

…Итак, озаботившись поиском связей между савинковским и левоэсеровским заговором, мы тут же без труда обнаружили, что ими рулила одна и та же компания. И теперь впору, почесав в затылке, задать вопрос: а какова конечная цель всей комбинации? Скинуть власть большевиков? Как-то странно они ее скидывали. Если бы савинковский «Союз» объединился с левыми эсерами во властных структурах Москвы, а особенно в армии и ВЧК, у них были бы очень неплохие шансы. Собственно, произвести реальный переворот было нетрудно, для этого достаточно убить Ленина и еще пару высокопоставленных большевиков — и все рассыплется.

А вместо этого в Москве, где имело смысл брать власть, они устроили кабак, а в Ярославле действовали грамотно, но совершенно непонятно, с какой целью. Почему они не объединили все наличные силы, чтобы скинуть правительство Ленина?

Посмотрим ещё раз: а какие конкретные действия были произведены по ходу этого карнавала? В Москве имела место быть провокация с целью снова развязать войну между Россией и Германией, и только она. Это несомненно. Никакой хотя бы относительно организованной попытки переворота там не производилось, иначе датой смерти Дзержинского был бы не 1926, а 1918 год. Воевать с Германией должен был Совнарком.

А что конкретно произошло в Ярославле? Если бы к нему подходили белые войска — понятно: поднять восстание и сдать город. Но никакие войска к Ярославлю не подходили. Зачем, в таком случае, устраивать переворот в губернском центре? Нонсенс…

Впрочем, один ответ всё же имеется. Чтобы объявить губернию государством.

Смотрите, какое заявление сделали мятежники:

«То, что произошло в Ярославле, произошло в тот же день и час по всему Поволжью. Мы действуем вместе с Сибирским^[234] и Самарским^[235] правительствами и подчиняемся общему главнокомандующему, старому генералу Алексееву».

Раз они объявляют не о подчинении, а о совместных действиях с сибирским и самарским правительствами, стало быть, выступают с ними на равных. И при этом «ярославцы» не забывают, конечно же, объявить войну Германии. Муравьев тоже намеревался создать собственное правительство и тоже объявил о разрыве Брестского договора. Да и чехословаки, едва подняв мятеж, собирались повернуть основные силы корпуса на запад с целью создания «единого антигерманского фронта». Левые эсеры, кроме московской провокации, планомерно и целенаправленно разжигали партизанскую войну на Украине. А основные действия их мятежа произошли за неделю до начала немецкого наступления.

Тут и не пахнет никакой реальной попыткой захватить власть в России, что бы кто ни говорил и ни обещал. Цель авантюры написана огненными буквами: вновь как можно больше связать Германию на востоке, чтобы она не могла наступать на западе. И эта цель изначально обрекла всю операцию на поражение: что-что, а идея вновь начать германскую войну не могла пользоваться в России мало-мальской популярностью. Выступая против людей с такими целями, даже красный отряд обретал дисциплину и начинал весьма пристойно драться.

 

За что громят посольства

— Да не в бабках дело, — прохрипел Серов. — Ты же всё равно не поверишь, падла…

— Дело, — пояснил Горбатый, — всегда в бабках. Даже если кажется по-другому.

Владимир Серебряков, Андрей Уланов. Кот, который умел искать мины.

Трудно сказать, до какой степени локальные войны с несколькими разболтанными ордами повлияли бы на состояние дел в Германии. Скорее всего, они привели бы к тем же результатам, что и поход немцев на Петроград, то есть к быстрому поражению «армий» новоявленных государств. И вот тут-то открываются чрезвычайно интересные возможности!

Потерпев поражение в войне, что сделает любое из «правительств»? Скорее всего, обратится к иностранному государству с просьбой о помощи — как экономической, так и военной. Деньги, оружие, экспедиционные корпуса — а потом за все это придется платить. После окончания заварушки «правительства» и их государства окажутся в таких долгах, что не будет и речи о том, чтобы «благодетели» ушли с их территории.

Это все, конечно, чистая аналитика, имеющая лишь одно слабенькое подтверждение: именно данный сценарий и был реализован в ходе Гражданской войны. Вспомним хотя бы, с чего началась интервенция англичан в Архангельске? С создания «Верховного правительства севера России», опираясь на которое, действовали интервенты. А потом их войска продвинулись на несколько сот километров к Петрограду и остановились. И так было везде: создание многочисленных «правительств», которые воевали с помощью союзников — а последние, похоже, беспокоились не о победе своих протеже, а о том, чтобы они поглубже увязли в войне. Так выгоднее: власть большевиков все равно, рано или поздно, падет под собственной тяжестью, и надо постараться, чтобы к тому времени долги «русских партнеров» оказались как можно более весомыми.

Наверняка в этом разгадка того, что правительства стран, которые ввели войска на территорию Советской России, так и не объявили ей войну. А зачем и кому ее объявлять? Они ведь прибыли сюда по приглашению законного правительства, на суверенитет которого покушаются большевистские орды! В стране полно правительств, все они объявляют себя законными, надо лишь выбрать среди этой компании тех, кто больше понравится, и по их просьбе оказывать экономическую помощь и вводить «ограниченные контингенты».

На карте Россию разделили еще в декабре 1917 года, и теперь дело было лишь за тем, чтобы вкопать пограничные столбы. Так, по крайней мере, могло казаться в восемнадцатом году.

Я подозреваю, что больше всего европейские правительства ненавидели большевиков даже не по причине отмены частной собственности, а за то, что эти мерзавцы сумели снова собрать Россию. Какой гешефт поломали, красные собаки!

* * *

…Сие не значит, что параллельно этим интересным делам не происходило попыток скинуть большевиков. Были, были… и причём весьма серьезные. Так что вернемся к нашим друзьям «карбонариям». Совершенно особую игру они вели в Петрограде.

…Несмотря на переезд большевистского правительства в Москву, ее не воспринимали как столицу России. Тем более, в марте, сообщив об эвакуации, большевики утверждали, что она временная. Правда, негласно Ленин говорил совсем другое. Он полагал, что подписание мира даст лишь несколько дней отсрочки, а потом немцы все равно займут Питер. (А еще более негласно в большевистской верхушке считали свой опыт успешным уже потому, что продержались дольше, чем Парижская коммуна. Интересно все же: когда они осознали, что победили?)

Вне всякого сомнения, если бы немцы захотели, они через несколько дней уже маршировали бы по улицам Питера. Но зачем разрывать выгодный Брестский мир ради столь сомнительного приза, каким являлся Петроград того времени? Город без продовольствия, с разоренной промышленностью, жуткой криминальной обстановкой и неуправляемым населением, которому уже почти нечего терять. Спекулянты, проститутки, левые агитаторы — такое сочетание обеспечит быстрое разложение любой армии. Это не говоря уже о том, что начавшиеся в городе эпидемии могли легко перекинуться на немецких солдат и вместе с ними попасть в Германию.

Правда, существовал довольно простой способ и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Да, с большевиками был подписан Брестский мир. Но ведь в России может появиться и другая власть, с которой можно вести отдельный разговор. Допустим, какое-нибудь русское «правительство в изгнании» поставит своей целью восстановление монархии и попросит у германского правительства денег на формирование армии… Является ли это нарушением Брестского мира, подписанного с московскими властями? А разве в нем есть статьи, воспрещающие германской стороне продавать оружие законному правительству, объявившему своей столицей Петроград? Нельзя, говорите? А как же «декрет о мире»? Господа русские, вы уж как-нибудь там договоритесь между собой, кто из вас чем правит — а то нам тут, в Европе, не понять…

Немцы все же нация приличная. У англичан негласными делами руководил, нисколько не смущаясь, сам посол, а германцы создали для такого рода работы специальную структуру — так называемую прибалтийскую миссию при генеральном консульстве в Петрограде. В августе туда прибыл специальный уполномоченный германского командования для переговоров с неким ротмистром фон Розенбергом, который представлял монархическое подполье в Петрограде. Договаривались они о формировании Северной добровольческой армии. Из затеи этой ничего не вышло, но в ходе ее подготовки родилась одна любопытная бумажка — план формирования армии и её взаимодействия с немцами.

«1) Русская добровольческая армия должна формироваться по соглашению с Императорским германским правительством.

2) Местом формирования должны послужить оккупированные германскими войсками русские области, причем желательными являются районы городов Двинск — Вильна или Валк — Вольмар — Венден.

3) Формирование армии должно производиться в одном из указанных районов, под прикрытием германских оккупационных войск.

4) Армия будет комплектоваться:

а) местными русскими офицера ми и добровольцами,

б) переправленными из Петербурга офицерами и добровольцами,

в) русскими военнопленными, находящимися в лагерях в Германии.

5) Командующим армией, с диктаторскими полномочиями, должен быть назначен русский боевой генерал с популярным боевым именем. Причём желательно было бы назначение генерала Юденича, генерала Гурко или генерала графа Келлера.

6) Денежные средства на содержание армии должны выдаваться заимообразно германским правительством русскому государству.

7) Все необходимое для формирования армии, как-то: вооружение, обмундирование, снаряжение и продовольствие, — должно отпускаться германскими военными властями русскому командованию.

8) В одном из городов оккупированной области, перед началом формирования, должен быть созван Русский монархический съезд, имеющий задачей выделить из своего состава Временное правительство России.

9) Армия по окончании формирования должна быть приведена к присяге законному царю и Русскому государству.

10) Задачи армии:

а) наступление на Петербург и свержение большевизма,

б) поддержание законной власти,

в) водворение порядка во всей России.

11) Все установления политического характера должны быть выяснены на монархическом съезде и утверждены избранным Временным правительством.

12) Германские войска участия в подавлении большевизма не принимают, но следуют за армией для поддержания внутреннего порядка и престижа власти»^[236]

Этот документ можно считать основополагающим — именно так формировались все белые армии. Государства-спонсоры не объявляют войну большевистской России, их войска либо не участвуют в боевых действиях, либо всего лишь «помогают законному правительству». Что же касается денег… то никому не запрещено торговать оружием, снаряжением, продовольствием с кем угодно, как за наличные, так и в кредит.

Другое дело, что германцы были все же изрядными идеалистами и намеревались финансировать одну армию, которой предстояло замирить всю Россию. Союзники по Антанте, как люди прагматичные, поддерживали несколько правительств — исходя из того, что каждое завоюет себе свой кусочек территории, а иметь дело с несколькими маленькими зависимыми государствами легче, чем с одним большим, которое уже по причине размеров много о себе понимает. (Впоследствии они реализовали и немецкий план создания Северной армии во главе с все тем же Юденичем). Разница была и по части п. 12: поддерживать порядок на захваченной территории тоже должны были белые, а союзники ужасались и защищали невинных. Они выходили из этой истории совершенно уже чистыми и пушистыми, ибо вся ответственность за террор и разрушения ложилась на плечи «русских варваров».

Впрочем, победившее в конце концов большевистское правительство эту детскую хитрость не признало и выкатило «мировому сообществу» полновесный счет за Гражданскую войну, в несколько раз превышающий все царские долги^[237].

С германским консульством вышла довольно интересная история, но о ней чуть позже. А пока поговорим об английском посольстве и его великих планах.

* * *

…В июле 1917 года шоферу следственной комиссии ЧК Нарвско-Петергофского района один его знакомый предложил поехать на работу в Мурманск. Условия были неплохими: 400 рублей аванса и по прибытии на место — 500 ежемесячно. Председатель ПетроЧК Урицкий заинтересовался: кто и для чего вербует людей в Петрограде? Чекисты принялись разматывать дело. Взяли вербовщика, устроили на его квартире засаду. Вскоре поймали еще одного «волонтера», который показал, что был привлечен неким членом белогвардейской организации Романовым для службы у англичан на Севере. (Обратите внимание — это июль, англичане еще не высадились, но уже набирают армию.) Дальнейшее было делом техники.

По уму, надо бы ввести своих агентов в организацию, осторожненько ее выявить, а потом одним ударом обезвредить — именно так чекисты станут действовать впоследствии. Однако на такой путь не было времени: каждый день существования организации — это новые и новые квалифицированные офицеры на службе у белогвардейцев. Вербовщиков брали по мере выявления — впрочем, они почти не скрывались. То ли не умели соблюдать конспирацию, то ли не считали нужным. Дело оказалось поставленным на широкую ногу, офицеров и технических специалистов набирали не только в Петрограде, но и в Москве, и в других городах. Через Питер их переправляли на Север — иногда поодиночке, а иной раз и группами, под видом разного рода экспедиций.

То, что набор на английскую службу не обходится без английского посольства, ясно было с самого начала, и очень скоро нити привели именно туда. Проследив связи как вербовщиков, так и англичан, чекисты выяснили, что эта подпольная организация — не единственная. Их оказалось несколько, и каждая имела свои функции. Одна из них занималась военным, экономическим и политическим шпионажем — ее курировали сотрудники посольства Бойс и Томе. Другая готовила восстание в Петрограде, навстречу подходящим белым войскам. Структурирована она была по всем правилам, делилась на районные группы, в каждый район заранее назначали коменданта, чтобы в нужный момент взять власть.

Ещё одна организация готовила диверсионную сеть — небольшие мобильные группы по 5–10 человек, хорошо вооруженные, снабженные картами, планами и взрывчаткой. Они размещались на крупных станциях между Петроградом и Архангельском и должны были облегчать продвижение антибольшевистских войск. Этой сетью управляли находившиеся в Вологде английские разведчики Гиллеспи и Комбрэйн.

Наконец, заговорщики направляли своих людей в Красную Армию, где охотно брали на службу офицеров и военных специалистов. В нужный момент агенты должны были сделать, что смогут — так, как это произошло в Ярославле.

Координировал всю работу военно-морской атташе капитан Френсис Аллен Кроми, а за ним стоял и сам Брюс Локкарт, господин посол Великобритании и глава английской миссии в Москве. Как мы уже знаем, англичане имели тесные связи и с эсеровским подпольем, которому отводилась роль организаторов террора.

Ошибка дипломатов заключалась в том, что они недооценили ЧК. Какая-то там новорожденная тайная полиция — да что она может? Между тем это был очень конкретный орган, имевший в аппарате много людей с опытом конспиративной работы и во главе с серьезными специалистами тайной войны^[238]. О Дзержинском в этом качестве и говорить излишне, но что мы знаем, например, об Урицком? То, что он по образованию юрист, бывший меньшевик, тяготился работой в ВЧК и являлся противником смертной казни? Да, конечно, но кроме того, этот мягкий интеллигентный человек участвовал в революционном движении с начала 90-х годов, был членом РСДРП с 1898 года, прошел революцию 1905 года, тюрьмы, ссылки, эмиграцию. Против таких противников новорожденное белое подполье шансов не имело, да и англичане как-то не очень…

Принято думать, что старые революционеры неохотно шли служить в ВЧК, поскольку считали работу охранки отвратительной и не хотели заводить подобную структуру в новой прекрасной стране. Да, конечно, это было так… но все же они шли и работали там, исходя из своего опыта, а опыт у них был приобретен в борьбе с царской охранкой, другого не имели. В свою очередь руководство ВЧК клялось, что никогда не будет пользоваться услугами секретных агентов и провокаторов, от которых сами революционеры в свое время столь много претерпели. Но поскольку в ВЧК брали людей с отбором, а именно конспираторов, бойцов тайной войны, опыт которых был приобретен в борьбе с царской охранкой… В общем, несмотря на все заверения, почему-то получилось так, что основным оружием ВЧК стали методы из арсенала агентурной войны — разведка, осведомление, подстава, провокация…

Весной — летом 1918 года ВЧК провела операцию, которая впоследствии станет первой из длинного ряда себе подобных и любимым оружием советских спецслужб. В основе ее находится подстава противнику легендированной организации. Вот как это выглядело в изложении тогдашнего коменданта Кремля Павла Малькова.

«Локкарт и его помощник Сидней Рейли, уроженец Одессы, а затем лейтенант английской разведки… решили подкупить воинские части, несшие охрану Кремля и правительства, с тем чтобы при их помощи на одном из пленарных заседаний ВЦИК, в десятых числах сентября 1918 года, арестовать Советское правительство и захватить власть. Сразу после переворота заговорщики намеревались… расторгнуть Брестский мир и принудить Россию возобновить участие в мировой войне на стороне Англии, Франции и США. Членов Советского правительства заговорщики собирались отправить после ареста в Архангельск, захваченный в начале августа 1918 года англичанами, там посадить на английский военный корабль и увезти в Англию. Так они намеревались поступить со всеми, кроме Ленина. Ленина же… решили уничтожить, то есть попросту убить при первой же возможности.

Для осуществления намеченных планов агент Локкарта англичанин Шмидхен в начале августа 1918 года попытался завязать знакомство с командиром артиллерийского дивизиона Латышской стрелковой дивизии Берзиным и прощупать его настроение, чтобы определить возможность использования Берзина в качестве исполнителя планов заговорщиков… При первых же разговорах со Шмидхеном Берзин насторожился, хотя и не подал виду, но сразу лее после встречи доложил обо всем комиссару Латышской стрелковой дивизии Петерсону, а тот сообщил в ВЧК Петерсу. Было решено проверить, чего добивается Шмидхен, и Петерсон возложил это дело на Берзина, поручив ему при встрече со Шмидхеном прикинуться человеком, несколько разочаровавшимся в большевиках. Берзин так и сделал, тогда Шмидхен с места в карьер повел его к своему шефу — Локкарту встретившему командира советского артиллерийского дивизиона с распростертыми объятиями. Эта встреча произошла 14 августа 1918 года на квартире Локкарта в Хлебном переулке. Локкарт предложил Берзину 5–6 миллионов рублей: для него лично и на подкуп латышских стрелков. Дальнейшую связь Локкарт предложил Берзину поддерживать с лейтенантом Рейли, он же „Рейс“ или „Константин“, как быстро выяснила ВЧК.

Берзин, отказавшийся вначале от денег, держал себя настолько ловко и умно, что полностью провел Локкарта, выведав его планы… 17 августа Берзин встретился уже с Рейли, вручившим ему 700 тысяч рублей. Эти деньги Берзин тут же передал Петерсону, а Петерсон отнёс их непосредственно Ленину доложив ему всю историю в малейших подробностях. Владимир Ильич посоветовал Петерсону передать деньги пока что в ВЧК — там, мол, разберемся, как с ними поступить, — что тот и сделал.

Через несколько дней Рейли передал Берзину 200 тысяч, а затем еще 300 тысяч рублей, все на подкуп латышских стрелков и в вознаграждение самому Берзину. Таким образом, в течение двух недель англичане вручили Берзину 1 миллион 200 тысяч рублей. Вся эта сумма надежно хранилась теперь в сейфах Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.

В конце августа Рейли поручил Берзину выехать в Петроград и встретиться там с питерскими белогвардейцами, также участвующими в заговоре. 29 августа Берзин, получив соответствующие указания от Петерсона и ВЧК, был уже в Петрограде. Там он повидался с рядом заговорщиков, явки к которым получил от Рейли, и помог раскрыть крупную белогвардейскую организацию, работавшую под руководством англичан, которая после отъезда Берзина в Москву была ликвидирована.

Всецело доверяя Берзину и рассчитывая осуществить переворот при его помощи, Локкарт и Рейли сообщили ему свой план ареста Советского правительства на заседании ВЦИК Осуществление ареста, как заявил Рейли, возлагается на руководимых Берзиным латышских стрелков, которые будут нести охрану заседания. Одновременно Рейли поручил Берзину подобрать надежных людей из охраны Кремля и обязать их впустить в Кремль вооруженные группы заговорщиков в тот момент, когда будет арестовано правительство на заседании ВЦИК Рейли сообщил также Берзину, что Ленина необходимо будет „убрать“ раньше, еще до заседания ВЦИК…

Так благодаря мужеству, находчивости и доблести Берзина, проникшего в самое логово заговорщиков, планы и намерения Локкарта, Рейли и их сообщников были раскрыты и заговор был ликвидирован».

(Кстати, любопытная подробность. «Комиссар Латышской стрелковой дивизии Петерсон, представив Я. М. Свердлову доклад о том, как был раскрыт заговор Локкарта, поставил вопрос: что делать с принадлежащими английскому правительству 1 миллионом 200 тысячами рублей, выданными Локкартом и Рейли Берзину „для латышских стрелков“… Что ж, ответил Яков Михайлович, раз деньги предназначались латышским стрелкам, пусть их и получат латышские стрелки». Британские деньги пошли на пособия семьям погибших и инвалидам, на культурные и агитационные нужды латышских частей.)

Такова официальная версии раскрытия «заговора послов» — однако комендант Кремля, по-видимому, был не полностью в курсе. На самом деле всё оказалось ещё интереснее.

Весной 1918 года из Москвы в Петроград отправились несколько чекистов с заданием: выйти на питерское контрреволюционное подполье и завязать с ним связи, представившись членами аналогичных московских структур. В их числе были два молодых латыша, которым удалось войти в доверие к руководителям одной из таких организаций, познакомиться с самим Кроми, а потом и получить аудиенцию у Локкарта. Таким образом, через Петроград они вернулись в Москву.

Английский посол попросил свести его с кем-либо из командиров латышских стрелков, охраняющих правительство, что и было вскоре выполнено — его познакомили с Берзиным. Так вот: одним из этих молодых людей и являлся упомянутый Мальковым «англичанин Шмидхен». На самом деле звали его Ян Буйкис, это был молодой сотрудник ВЧК, подставленный Локкарту. С этого момента весь «заговор послов» проводился под контролем чекистов.

Окончательная ликвидация заговора была намечена на сентябрь. Судя по тому, что заседание, на котором Берзин должен был арестовать Совнарком, перенесли с 28 августа на 6 сентября, удар собирались нанести где-то около этой даты. А потом что-то произошло. То ли заговорщики узнали, что их водят за нос, то ли в их рядах царил все тот же традиционный бардак — но события стали разворачиваться по другому сценарию.

* * *

Началось все с парного террористического акта. Большевистские вожди, постоянно разъезжавшие по митингам, ведущие прием населения, были чрезвычайно уязвимы для покушений. История, случившаяся 6 июля с Дзержинским, свидетельствует об этом так, что красноречивей некуда. Любого из них можно было убить — но не факт, что после этого удастся устранить следующего, ибо в любой момент они могли запереться в толстых стенах Кремля. А Кремль — это крепость. Поэтому надо было очень хорошо подумать: кого убивать, когда и с какой целью.

30 августа, за несколько минут до одиннадцати часов утра, Урицкий вышел из здания Петрочека на Гороховой и направился на Дворцовую площадь, туда, где размещался иностранный отдел комиссариата внутренних дел Союза коммун Северной области^[239]. В одиннадцать у него начинался прием в комиссариате. Когда Урицкий проходил через вестибюль, к нему подошел молодой человек в черной кожанке, выстрелил председателю ЧК в затылок и выбежал на улицу, где сел на велосипед и быстро поехал прочь.

Однако уйти террорист не сумел. Оказавшийся в вестибюле работник окружного военкомата вместе с каким-то красноармейцем кинулся в погоню. Им удалось удачно реквизировать автомобиль, после чего преследуемый, поняв, что оторваться не удастся, вбежал в дом. Тут на помощь подоспели чекисты и бойцы Стального отряда, располагавшиеся в казармах неподалеку от Дворцовой — они окружили здание и арестовали террориста. Это оказался некий Леонид Каннегисер. Он утверждал, что действовал один, мстил Урицкому за расстрелянного незадолго до того друга. Впрочем, чекисты отлично знали, что «мститель-одиночка» — это классика террора, и молодому человеку не поверили^[240]. А как только следователи взялись за его связи, тут же выявилась очень интересная картинка-паутинка.

Выяснилось, что близкий друг, за которого он мстил — это некто Перельцвейг, глава разгромленной незадолго перед тем подпольной организаций Михайловского артиллерийского училища. Организация эта была близко связана с правыми эсерами. Сам Каннегисер принадлежал к небольшой партии народных социалистов, лидер которой, Николай Чайковский, только что возглавил марионеточное «правительство» в Архангельске. И в довершение всего, террорист оказался двоюродным братом небезызвестного Филоненко — того самого сподвижника Корнилова, который собирался ввести военное положение на железных дорогах. Как мы помним, другим близким соратником генерала Корнилова был все тот же Савинков.

После таких данных вопрос о «мстителе-одиночке» отпал сам собой.

Вечером того же дня, в 19 часов 30 минут, в Москве на заводе Михельсона произошло покушение на Ленина. Правда, убить его не удалось, вождь большевиков был всего лишь не слишком тяжело ранен — однако выяснилось это не сразу. Какое-то время никто не мог сказать, выживет Ленин или нет.

По официальной версии, стреляла в «вождя мирового пролетариата» эсерка Фанни Каплан, по поводу чего существуют изрядные сомнения. Кто мог доверить теракт почти слепой женщине, не умевшей обращаться с револьвером? Как сумела она так удачно попасть в Ленина? Вспомним хотя бы, как стрелял вполне зрячий Блюмкин.

Но кто сказал, что террористкой была Каплан? Она могла попросту взять на себя вину, прикрывая реального исполнителя — дело обычное, называется оно «служу революции, чем могу»^[241]. Как бы то ни было, кто-то в Ильича стрелял — а учитывая очередное совпадение дат, едва ли это была ревнивая любовница.

Двойное убийство явно означало что-то очень серьезное, и действовать надо было чрезвычайно быстро. И вот тут на сцену вышел человек, которого у нас часто недооценивают. А судя по тому, какие решения он принимал единолично, товарищ это был очень крупный и имевшие большие права.

Среди ответов на вопрос: «зачем понадобилось убивать Урицкого?» есть и такой — на время событий убрать из Москвы Дзержинского. Едва узнав об убийстве, он, естественно, отправился в Петроград. Подумаем, как могли рассуждать заговорщики. Ленин убит, Сталин в Царицыне, в Москве остается один Свердлов, который хоть формально и является главой государства, но не замечен в принятии единоличных решений. Как станет действовать Свердлов? Если бы Дзержинский находился в Москве, они могли бы обсудить ситуацию вдвоем, и председатель ВЦИК скрепил бы своим авторитетом приказ председателя ВЧК. Но Дзержинского нет, и власть парализована.

А теперь попытаемся представить себе ход мыслей Дзержинского. Что намерены делать заговорщики? Если они собираются дождаться, пока Свердлов устроит совещание большевистского руководства и арестовать всех с помощью латышских стрелков Берзина — это не страшно. Но события явно идут по какому-то другому сценарию. Раньше, чем через сутки, ему в Москву не вернуться. Что должно произойти в течение этих суток?

В расчёты устроителей переворота вкралась ошибка. Они не учли возможность, что председатель ВЧК станет действовать без санкции правительства. По-видимому, ни в британских, ни в эсеровских мозгах это не укладывалось.

Они плохо знали Дзержинского.

Едва приехав в Петроград, председатель ВЧК получил сообщение о покушении на Ленина и почти сразу отправился обратно. Но до того он единолично принял решение о захвате здания английского посольства и аресте всех, кто там находится, а также телеграфировал в Москву своему заместителю Петерсу, приказав арестовать Локкарта и его помощников.

31 августа, около пяти часов дня, когда Дзержинский на попутном товарняке^[242] уже ехал в Москву, отряд ПетроЧК оцепил здание английского посольства. Когда чекисты поднимались на второй этаж, их встретил человек, державший в каждой руке по браунингу. Этот стрелять умел — как минимум, один чекист был убит и двое ранены, пока его удалось подстрелить (к сожалению, наповал). Оказалось, что это был собственной персоной военно-морской атташе Великобритании капитан Кроми.

В помещениях посольства чекисты обнаружили 25 англичан и пятерых русских, на чердаке нашли склад оружия и боеприпасов, в кабинете и увидели горящие бумаги — пока капитан отстреливался на лестнице, его помощники спешно уничтожали документы. Однако ликвидировать удалось не всё. При обыске чекисты обнаружили материалы, свидетельствовавшие о широком сотрудничестве посольства Великобритании с контрреволюционным подпольем и некоторые другие весьма любопытные бумажки.

Например, британцы намеревались прибрать к рукам советский торговый флот и даже ассигновали для этого 63 тысячи фунтов. Механизм аферы был весьма оригинален. Английские агенты в советском правительстве отправляют большую часть советских судов на ремонт в Норвегию, норвежцы их обратно не возвращают, выплачивают гарантийные суммы — те самые 63 тысячи долларов — а сами суда передают англичанам.

В общем, в здании посольства отыскалось много всякого интересного. А что еще более важно, удар по организационному центру сорвал планы заговорщиков. Лишенные руководства и координации, они так и не решились выступить, да и не могли: Берзин был завязан на Рейли и Локкарта, первый находился в Петрограде, второй сидел в ВЧК, а без ареста Совнаркома переворот превращался в простой шум^[243].

…Международный скандал, конечно, грянул — но меньший, чем можно было ожидать. Конечно, большевики поступили совершенно отмороженно — но и британское посольство занималось в России делами, чрезвычайно мало совместимыми со статусом дипломатической миссии^[244].

В Англии оперативно арестовали персонал советского представительства во главе с Литвиновым — вскоре их обменяли на Локкарта и других английских дипломатов. Сидней Рейли, 29 августа приехавший в Петроград, сумел ускользнуть от ЧК. Берзина на Западе долго считали «борцом с большевиками», полагая, что он был арестован одновременно с Локкартом. А что касается Шмидхена, то бывший британский посол в своей книге «Буря над Россией» впоследствии писал: «С тех пор я со Шмидхеном не встречался. То ли его расстреляли за участие в заговоре, то ли наградили за раскрытие заговора».

…Да, кстати, я обещала рассказать о германском консульстве в Петрограде. С ним вышла забавная история.

Вечером 23 сентября на Варшавском вокзале выгружали пришедший из Берлина в адрес германского генконсульства груз. Один из ящиков упал на перрон и разбился — в нем оказались маузеры. О случившемся тут же известили Петрочека.

Сопровождавшего груз консульского работника допросить не удалось — иммунитет-с. Остальные сопровождающие о характере груза ничего не знали. А было его немало — 51 место весом в 134 пуда.

Сомнительный багаж доставили в ЧК, установили при нем дежурство сотрудников консульства и стали решать, как быть дальше. Дипломаты тоже находились в явной растерянности, документов на груз не предъявляли, скандала не устраивали. В конце концов, чекисты добились права проверить весь багаж — в девяти ящиках оказалось оружие. Выяснилось, что в деле замешана все та же Прибалтийская миссия. Однако на сей раз ситуация разрядилась довольно спокойно. По сравнению с тем, что вытворяли англичане, какие-то девять ящиков с маузерами — это такая мелочь…

Впрочем, дни советско-германских отношений были уже сочтены. В начале ноября произошла точно такая же история с советским багажом в Берлине. При разгрузке случайно уронили один из ящиков^[245], тот разбился, в нем оказалась агитационная литература. Германское правительство обиделось, и 4 ноября дипломатические отношения были прерваны. Но это уже совсем другая история…

 

 

Слова и дела «красного террора»

Террор — физическое насилие, вплоть до физического уничтожения, по отношению к политическим противникам.

Ожёгов. Словарь русского языка.

Большевистское руководство делилось на политическую и практическую составляющие (сплошь и рядом линия раздела проходила внутри конкретного человека — вот ведь какие выверты в жизни случаются!) Практическая половина РКП(б) решала задачи по ходу их возникновения и в конкретной обстановке. А политическая старалась при этом еще и соотнести русскую революцию с историческими образцами. Главным из образцов была Французская революция, ее историю каждый левый политический деятель в России знал назубок и с ней сверял окружающие события. В целом где-то в общем совпадало, но были и расхождения, которые большевистских политиков смущали. В частности, их смущало почти полное отсутствие революционного террора.

Это было неправильно, опыт Франции показывал, что таковой должен быть, что «творчество масс» состоит отчасти в том, чтобы расправляться на улицах с классовыми врагами. Однако русские массы проявляли непростительную политическую незрелость, и если убивали кого без суда и следствия, так почему-то не классовых врагов, а воров и бандитов. Это обстоятельство вызывало у вождей революции чувство дискомфорта.

С другой стороны, Советское правительство было во многом само виновато. Возьмем, например, хрестоматийный случай: убийство в Петрограде двоих вождей кадетской партии.

Дело было так. Кадетские лидеры юрист Ф. Ф. Кокошкин и врач А. И. Шингарев были арестованы 28 ноября 1917 года, сразу после запрета их партии, и отправлены в Петропавловскую крепость. 6 января в связи с ухудшением состояния здоровья их перевели в Мариинскую больницу. Причем сторожа в Петропавловке отговаривали арестованных, пытались объяснить, что в больнице хоть и лучше условия, зато в крепости нет красногвардейцев.

Сторожа оказались правы. Мелкий районный начальник, которому поручили выделить красногвардейский караул для охраны кадетов, имел свое мнение о том, как надлежит поступать с врагами революции и приказал начальнику караула покончить с арестантами. Правда, выполнение приказа уперлось в проблему: «А кто убивать-то будет?» Ее сумели разрешить: начальник караула пошел в ближайший флотский экипаж и объяснил задачу. Команда добровольцев-матросов отправилась в больницу, где свершила «революционное правосудие». Классический случай революционного террора, можно радоваться. И как, вы думаете, поступил Ленин?

Ильич страшно возмутился и велел провести следствие. Матросиков их экипажи не выдали, однако красногвардейцев арестовали, посадив все в ту же Петропавловку, где они просидели до середины марта. В середине марта правительство уехало из Питера, а властям Северной коммуны только и дела было, что забивать голову проблемами революционного террора. В итоге арестованных вышибли на фронт. Учитывая, что за пару недель до того с участниками покушения на самого Ленина поступили так же, надо сказать, советская власть относилась к террористам на удивление единообразно. Но вот с политическими заявлениями того же Ленина это не вяжется никак.

После того, как 20 июня в Петрограде был убит член Президиума Петросовета, комиссар Петроградской коммуны по делам печати Володарский, популярный на заводах оратор, рабочие потребовали ответить на убийство террором. Питерские власти делать этого не стали, чем вызвали возмущенное письмо Ленина. Ильич писал:

«Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором. А когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет!

Ленин».

Если рассматривать разжигание террора как способ пополнения действующей армии, то момент был удачный: как раз в это время формировался Восточный фронт. Однако власти Петрограда больше заботила обстановка в самом городе, где только массового террора и недоставало, чтобы рухнуть в кровавую кашу. Поэтому грозное письмо Ленина проигнорировал не только Урицкий, который был принципиальным противником расстрелов, но даже неистовый Зиновьев.

Левоэсеровский «мятеж» почему-то обошелся без крайних призывов. Возможно, ввиду его невероятной нелепости, а также потому, что объявлять «красный террор» по причине убийства германского посла было бы странно. Могли не так понять.

А вот после 30 августа все оттянулись. Две пули, сидящие в плече, отнюдь не способствовали умиротворению Ильича — а ведь он являлся одним из самых вменяемых революционных деятелей, остальные были хуже. 2 сентября ВЦИК объявил Советскую Республику единым военным лагерем, что, учитывая положение на фронтах, давно следовало сделать, да повода не было. А в специальной резолюции, позднее вошедшей во все учебники истории, говорилось следующее:

«ВЦИК глубоко уверен, что преступные посягательства наймитов буржуазии не внесут смущения в ряды революционного пролетариата и не ослабят борьбы за утверждение социального строя и за уничтожение контрреволюции. ВЦИК призывает трудящиеся массы к укреплению своих организаций. Вместе с тем ВЦИК дает торжественное предостережение всем холопам российской и союзнической буржуазии, предупреждая их, что за каждое покушение на деятелей Советской власти и носителей идей социалистической революции будут отвечать все контрреволюционеры и все вдохновители их. На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и её агентов».

Документ, конечно, весьма впечатляющий, одна беда — он не может служить руководством ни к каким действиям по причине крайней расплывчатости. Кого понимают авторы под «буржуазией и ее агентами»? Кто является «холопами» и «вдохновителями»? Наконец, что понимать под словом «массовый» — сто человек или миллион?

У каждого большевистского функционера имелось свое представление о том, что такое террор и как его проводить надлежит, и большевистские деятели разного масштаба — от всероссийского до уездного — принялись разъяснять постановление ВЦИК массам. Больше всех усердствовали левые — сбывалась их мечта. Карл Радек, например, писал в «Известиях»:

«Уничтожение отдельных лиц из буржуазии, поскольку они не принимают непосредственно участия в белогвардейском движении, имеет только значение средства устрашения в момент непосредственной схватки, в ответ на покушения. Понятно, за всякого советского работника, за всякого вождя рабочей революции, который падет от руки агента контрреволюции, последняя расплатится десятками голов».

Единственное, что можно понять из этой туманной фразы — что за каждого погибшего товарища надо замочить сотню буржуев. Идея понравилась, ибо совпадала с настроением революционного народа. 3 сентября губернский военный комиссар в Москве пишет:

«За каждую каплю пролетарской крови прольется поток крови тех, кто идет против революции…За каждую пролетарскую жизнь будут уничтожены сотни буржуазных сынков белогвардейцев…»

В органах тоже настроение соответствующее. Нарком внутренних дел Петровский 5 сентября издает «приказ о заложниках».

«Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец… Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел…»

Это все пока пристойно. Но процесс разворачивался. Несколько позднее, 1 ноября 1918 года, председатель ЧК и военного трибунала 5-й армии Восточного фронта Лацис (тот самый «левый» деятель с Выборгской стороны, который при каждом порыве ветра порывался брать почту, телеграф и телефон) писал в «Красном терроре»:

«Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны решить судьбу обвиняемого».

Не знаю, как насчет судеб обвиняемых, но судьбы чекистов подобные методы следствия решали быстро и сразу — от увольнения из органов до ареста и расстрела. ВЧК была организацией чрезвычайно серьезной и требовала от следователей не классового чутья, а улик и очных ставок. (Может быть, и товарища Лациса перевели из центрального аппарата в действующую армию по причине именно таких взглядов? Террористов — на фронт!)

Эти слова приводят часто. Гораздо реже цитируют язвительный комментарий Ленина, который в статье «Маленькая картинка для выяснения больших вопросов» писал:

«…Вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале „Красный террор“ товарищ Лацис… который хотел сказать, что „красный террор“ есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал… „не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против совета оружием или словом“».

Но круче всех агитнул секретарь Петроградского Комитета товарищ Зиновьев. Возмущенный убийством Урицкого, он потребовал немедленно принять «соответственные меры», в том числе «разрешить всем рабочим расправляться с интеллигенцией по-своему, прямо на улице»^[246]. В ноябре 1917 года ПК отличался левизной, но полугодовая работа по управлению огромным регионом оказалась замечательным лекарством: поддержки Зиновьев не получил. Ему дали такой отпор, что в конце концов он в бешенстве выскочил из зала заседаний. В числе возражавших был и новый председатель Петрочека Глеб Бокий.

Кровожадные резолюции принимались по всей стране. Какие-то коммунисты из Витебской губернии требуют за каждого убитого советского работника расстрелять тысячу белых. Еще одна комячейка, на сей раз какого-то автопоезда — за каждого павшего расстреливать по 100 заложников. «За каждого нашего коммуниста будем уничтожать по сотням, а за покушение на вождей тысячи и десятки тысяч этих паразитов» — это из постановления охраны Острогорской ЧК.

Воплощались ли подобные призывы в жизнь? Кто, где, при каких обстоятельствах, в каких размерах проводил «красный террор» и что им потом за это было? Системно данный вопрос попросту не изучался. До сих пор самым известным исследованием является книга Мельгунова «Красный террор», являющаяся пропагандистской белоэмигрантской работой, где автор наряду с правдивыми свидетельствами собрал все «ужасные» рассказы о Гражданской войне. В 2006 году появилась книга питерского историка Юрия Ратьковского — там приводятся уже конкретные свидетельства и правдоподобные данные. В дальнейшем я буду опираться в основном на эту работу.

Итак, что собой представлял «красный террор» на российских просторах?

* * *

Самый большой масштаб репрессий был в Петрограде. Через несколько дней после выхода постановления ВЦИК сменивший Урицкого на посту председателя ПетроЧК Бокий заявил, что расстреляно 512 «контрреволюционеров». Впоследствии он же оценил общее число жертв «красного террора» в городе — до 800 человек. На территории Союза коммун было расстреляно: 9 человек в Вологде и 64 в других городах, в число которых входят 39 участников некоего Вологодско-Череповецкого заговора… По данным Лациса, приведенным им в книге «Два года на внутреннем фронте», за весь 1918 год в Петроградской губернии казнено 1206 человек.

Возможно, какую-то свою лепту, не вошедшую в итоговую цифру, вносили и массы. Александр Рабинович нашел мемуары некоего рабочего Петрова с завода «Новый Лесснер».

«Он вспоминал, что после убийства Володарского и Урицкого он и его товарищи опасались, что могут стать следующими жертвами бомбометателей-эсеров. „Мы выводили всех рабочих своего завода на антиэсеровские демонстрации… Мы объявили ответный террор и осуществили его… Мы тогда не стеснялись — заядлых врагов топили в барках на Лисьем Носу… В день операции… ребята собираются вечером, а я информирую их о том, что придется делать“».

Не совсем понятно, каким образом рабочие отряды могли осуществлять «ответный террор» в отношении эсеров — опытных, отлично вооруженных конспираторов… сказочка, как мыши кота хоронили! Против кого обращали рабочие «Нового Лесснера» свой классовый гнев? Либо они уничтожали «тех, кто в шляпе», либо (что вернее) помогали чекистам проводить их операции в качестве охраны, оцепления и пр. Что же касается описанных казней… Американец Рабинович этого может и не знать, но максимальная глубина Финского залива на пространстве от города до Сестрорецка, (примерно посередине этого отрезка находится Лисий Нос) даже в те времена составляла не более трёх метров^[247]. Утопить в этой луже барку физически невозможно — она встанет на грунт, а заключенные подождут, пока караул разойдется по домам, и уйдут на берег. По-видимому, это все та же бытующая еще со времен Французской революции «сказка о барже», приписанная к рассказу о действиях рабочих отрядов для драматического эффекта.

…В нижегородской ГубЧК, которой руководил «ужасный» Лацис, его планы претворялись в жизнь следующим образом. 31 августа он телеграфировал в Москву о расстреле 42 человек, среди которых было 2 священнослужителя, 18 офицеров, 10 бывших жандармов, 4 предпринимателя и два царских чиновника. Через несколько дней их участь разделили еще 19 человек. По-видимому, контрреволюционеры у товарища Лациса закончились, потому что 17 из приговорённых были уголовниками-рецидивистами. До 5 сентября список увеличился ещё на 5 человек. Кроме того, в городе Ардатове были казнены 4 священника и 302 офицера, но не взятые из домов, а уже содержавшиеся в концлагере — а стало быть, замешанные в контрреволюционной работе.

От Военного Совета Северо-Кавказского фронта, куда входили Сталин и Ворошилов, в Москву отбили очень решительную телеграмму об организации «открытого, массового, систематического террора». Выглядел он следующим образом:

В «Известиях» Царицынской ГубЧК № 1 за ноябрь 1918 года опубликован список тех, кто был расстрелян за сентябрь и октябрь. Всего там поименовано 103 человека. Из них 23 — с формулировкой «за активное участие в контрреволюционных вооруженных выступлениях в рядах красновских банд в области Войска Донского и Царицынской губернии» (в ноябре расстреляли еще шесть офицеров). Мера эта применялась далеко не ко всем пленным, ибо в том же выпуске «Известий» был напечатан еще один список на 129 человек, которых за то же самое всего-навсего отправляли на принудительные работы впредь до полной ликвидации красновского движения. Еще 42 человека были казнены за участие в разного рода заговорах и мятежах. Самый крупный из них — знаменитый «алексеевский» заговор, участники которого готовили вооруженный переворот, а что такое вооруженный переворот — мы знаем по примеру Ярославля. Еще 23 человека — бывшие служащие прежней полиции — по-видимому, те, с которыми у революционеров были особые счеты, потому что 100 бывших полицейских были отправлены на работы, а еще 64 освобождены. Наконец, 15 расстрелянных — уголовники. Причем десять из них принадлежат к какой-то «банде Рукмана», которая два месяца занималась вооруженными ограблениями — наконец, ее выловили и на радостях расстреляли. Можно спорить, конечно, о мере наказания кое-кому из уголовных — в мирное время не дали бы вышку за подлог и хищение 383 тысяч рублей — однако совсем невинных в списке как-то не наблюдается. Из общего ряда выбивается только некий гражданин Казуров, приговоренный «за хищение из оружейного склада двух прицельных панорам с 3-дюймовых орудий и злостное сокрытие их на своей квартире». Может, это местный клептоман, который попросту достал весь Царицын?

На Урале заправилы «красного террора» Смилга, Голощёкин, Лашевич и Бела Кун призывали: «Не нужно нам судов, ни трибуналов! Пусть бушует месть рабочих, пусть льется кровь эсеров и белогвардейцев, уничтожайте врагов физически». Вот только эти призывы они почему-то обращали к питерским товарищам, а у себя были умеренными из умеренных. В Перми было расстреляно 50 человек и в других местах — 23 человека. Сколько из них политических — неизвестно.

Рассказал Илья Ратьковский и весьма любопытную историю со статистикой.

«При подавлении восстания в г. Курмыш Симбирской губернии постановлением ЧК Восточного фронта было расстреляно 63 человека, а затем еще 658 после взятия города. Сообщения о репрессиях в Курмы-ше поместили все советские центральные и губернские газеты, тем самым подтверждая этот акт „красного террора“. Из периодических изданий лишь „Северная коммуна“ дала опровержение этому сообщению со ссылкой на опечатку при публикации численности подвергнутых высшей мере наказания — 55, а не 658 расстрелов, но оно обесценивается своим единичным характером».

А вот и ничуть не обесценивается! Я сама журналист и отлично знаю, как это бывает. Все центральные, губернские и прочие издания тупо передирали друг у друга сообщения, источником которых была какая-то местная газета. И лишь в редакции «Северной коммуны» соизволили немножко пошевелить мозгами, соотнести эту цифру с реальным масштабом «красного террора» и запросить подтверждение с места. Если бы не они, эта опечатка так и вошла бы в историю под видом достоверного факта.

По оценкам Мельгунова, в ходе «красного террора» по всей стране погибло 50 тысяч человек. Лацис называет 6300. Илья Ратьковский считает, что их было около 8 тысяч. Но я все же склонна поверить Лацису: в его распоряжении имелась статистика ВЧК, и ему не было ровно никакого смысла врать. Наоборот: чем больше уничтожено врагов, тем лучше. Из них, согласно статистике ВЧК, приведенной Олегом Мозохиным, за контрреволюционные преступления было расстреляно 1637 человек.

Такова реальная цена страшным заявлениям большевистских лидеров.

Переместимся теперь по другую сторону линии фронтов и посмотрим — а что творилось там? (Напоминаю, что до сентября 1918 года в Советской России случаи смертных приговоров насчитывались единицами.)^[248]

Финляндия. Население — 3 миллиона человек, сопоставимо с Петроградской губернией. Весна 1918 года. После крушения советской власти победившими белофиннами расстреляно около 8 тысяч человек и арестовано около 90 тысяч. Из них 70 тысяч находились в наскоро организованных концлагерях. Не считая тех, кого просто убивали охранники (по свидетельствам выживших, иной раз расстреливали каждого второго), заключенные в массовом порядке умирали от голода. Лагерь в Экенассе — из 800 заключенных умерло 400; Куокино — 800 из 3 тысяч; Свеаборг — третья часть из 6 тысяч; Таммерфорс — с 6 по 31 июня умерло 1347 человек.

Поволжье. Правительство «Комуч» («Комитет членов Учредительного Собрания», она же «Самарская учредилка»). За его министерством юстиции числилось 20 тысяч заключенных. За лето — осень 1918 года расстреляно около 5 тысяч человек. Известен случай казни 16 женщин только за то, что они похоронили выброшенные рекой трупы расстрелянных.

Область войск атамана Дутова. Август 1918 года. В оренбургской тюрьме содержится 6 тысяч человек, из которых 500 по ходу следствия замучили на допросах. В городе Троицке (по-видимому, какой-то совсем мелкий уездный городок) в первые недели казачьей власти расстреляно 700 человек. В городе Илеке вырезано 400 «инородцев» (каких именно — непонятно). Январь 1919 года. Только в Уральской области убито 1050 человек. В селе Сахарное сожжена больница, где находились 700 больных тифом красноармейцев. После пожара трупы зарыли в навоз.

Самарская губерния. 5 мая 1918 года уральские казаки взяли село Александров-Гай. 9 мая там было убито 96 пленных красноармейцев. В общем-то, говорить тут не о чем, для белых это не число — если бы не один нюанс: раненых закапывали в землю живыми. А всего в селе убито 675 человек.

…В октябре 1918 года, в связи с наступлением Красной Армии, заложников из Поволжья решили вывезти на Дальний Восток. Эти эшелоны называли «поездами смерти»: людей, в числе которых было много женщин и детей, везли в нетопленых вагонах, почти не кормили. В пути погибло от голода, болезней и расстрелов около трети.

В Ижевске взявшие город эсеры заявили, что у них не может быть даже и речи о применении смертной казни. Потом они устроили баржи-тюрьмы. Одну из них назначили «заложницей», угрожая затопить при приближении красных. 17 октября три миноносца под командованием Раскольникова сумели увести эту баржу, в которой находилось 432 заключенных, все раздетые догола. Цена принципов ижевского правительства колеблется в пределах от 500 до 1000 казнённых^[249].

На юге на фоне общей картины выделяются расстрелы, проведенные немцами в Николаеве — 5 тысяч человек.

Территории, контролируемые так неосмотрительно упущенным из-под домашнего ареста генералом Красновым: за 1918 год убито более 30 тысяч человек.

3 августа 1918 года Временное Сибирское правительство постановило: предать суду всех представителей советской власти на своей территории. Только в одном Омске, несравнимом по численности населения со столицами, было расстреляно 1500 человек.

Север. На территории с населением в 400 тысяч человек только через архангельскую тюрьму прошло 38 тысяч арестованных, из которых 8 тысяч расстреляно^[250]. На острове Мудьюг возле Архангельска был создан лагерь смерти: из 10 тысяч содержавшихся там заключенных в живых осталось около двухсот.

В Екатеринбургской губернии в ходе подавления крестьянских восстаний было уничтожено около 25 тысяч человек.

Только в застенках сибирского атамана Семенова (одного из военачальников «Адмирала» Колчака) убито и замучено около 6,5 тысяч человек.

И, напоследок, вернемся на десять лет назад. В благословенной «России, которую мы потеряли» во время борьбы с революцией 1905 года власти ввели практику военно-полевых судов. Суды эти формировались из строевых офицеров, не имевших никакого представления о судопроизводстве вообще, проводились ускоренным порядком. За восемь месяцев данные «органы правопорядка» вынесли около 6 тысяч смертных приговоров. А вместе с карательными операциями цена «замирения» страны составила, по разным данным, от 16 до 40 тысяч жизней. Россия тогда не находилась в состоянии войны — ни гражданской, ни обычной. Это была просто операция по подавлению.

Из сопоставления цифр я делаю вывод: никакого «красного террора» не существовало. Это просто бирка, ярлык, прикрывающий что-то другое. Что именно? Попробуем разобраться…

~ ~ ~

Он прощал не потому, что верил в раскаянье, а потому, что не хотелось марать руки. Руки остались чистыми, а вот жизнь он потерял, и не только свою.

Вера Камша. Время золота.

5 сентября было принято постановление Совнаркома о «красном терроре».

«Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Всероссийской чрезвычайно комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью, что для усиления деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных товарищей; что необходимо обезопасить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях, что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры».

Все замечательно, за одним исключением: создается ощущение, что резолюция ВЦИК и постановление Совнаркома говорят совершенно о разных вещах. В этом документе нет ни слова про убийство Урицкого и покушение на Ленина, принят он по докладу Дзержинского, стало быть, речь идет о каких-то чекистских делах — а ВЧК никогда не занималась массовыми операциями, её не для того создавали. И вообще неясно, имеет ли постановление Совнаркома связь с резолюцией ВЦИК или же просто совпадает по времени.

В той части постановления, которая касается террора, идет речь о двух вещах. Первое — изоляция «классового врага» в концлагерях. Знать бы ещё, что имеется в виду под понятием «классовый враг». Кем, к примеру, является потомок князей с десятилетним анархистским стажем, вступивший летом 1917 года в партию большевиков, а через год ограбивший советский магазин в компании с двумя пролетариями? А если при этом его родной брат, будучи полковником царского Генерального штаба, состоял к моменту данного преступления на службе в Красной Армии, всё ещё больше запутывалось. Классовую проблему безуспешно пытались решить на протяжении двадцати лет, а потом попросту плюнули и окончательно уравняли всех в правах. Что же касается концлагерей, то дело это было по тем временам новое^[251] и новизной своей, конечно, будоражило воображение… но по данным Лациса, в 1918 году в концлагеря был заключен 1791 человек. Для уездного города Н. нормально, а для всей России как-то несерьёзно…

Что же касается собственно операции «красный террор», то она заключается в последней фразе постановления, а именно: «подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам».

Ну, во-первых, если бы расстреливали всех, кто был «прикосновенен к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам», шестью тысячами на всю Россию не отделались бы, это точно. В одном Петрограде насчитывалось около шести тысяч арестованных «контрреволюционеров». А во-вторых, зачем проводить это решение через Совнарком? Коллегии ЧК имели право самостоятельно вынести и привести в исполнение все необходимые приговоры, не беспокоя высшие органы государственной власти.

Чтобы проделать все именно так, как это было сделано, имелись, как минимум, две конкретные причины. Первая — эволюция взглядов на меры наказания в Советской России. Вплоть до лета 1918 года политические преступления в ней считались маловажными и суровому преследованию не подлежали.

Смертная казнь была отменена еще в феврале 1917 года и до февраля 1918-го не восстанавливалась (не считая недели, проведенной под «муравьевским декретом»). В сочетании с амнистией Керенского, роспуском полиции и революционной обстановкой эта мера привела к небывалому взлету преступности. Через год после Февраля в Петрограде насчитывалось около 40 тысяч уголовников, многие из которых не слишком-то церемонились с чужой жизнью. Их, конечно, ловили, и нередко даже успешно. Раньше осужденных преступников отправляли на каторгу, а теперь они все оставались в Петрограде, переполняя тюрьмы. Властям поневоле приходилось искать способы разгрузки мест заключения, и в первую очередь под судебное и правительственное милосердие попадали как раз политические заключенные.

Во-первых, многие из советских деятелей в недавнем прошлом сами были политзаключенными. А во-вторых, они считали, что эти люди должны иметь чувство чести и с ними можно договориться. Поэтому в первые месяцы советской власти широко применялись моральные наказания. В большом ходу были такие «приговоры», как «объявить врагом народа» (в прямом смысле — про человека писали в газете, что он «враг народа», и отпускали), вынести общественное порицание, посадить под домашний арест, освободить под честное слово. И не надо смеяться — это было в реальности, так начиналась советская правоохранительная система!

Время от времени проводилась разгрузка тюрем. Например, 1 мая 1918 года власти петроградской коммуны объявили амнистию, по которой были освобождены политзаключенные и те, кто сидел за маловажные уголовные преступления. (Несколько ниже мы увидим, что собой представляли «контрреволюционеры» того времени!) Но даже спустя полгода после революции, когда в стране уже вовсю полыхала Гражданская война, к политическим врагам советская власть относилась не всерьёз.

Что касается смертной казни, то ее впервые, спустя год после отмены, ввел в практику знаменитый декрет «Социалистическое Отечество в опасности», где пунктом восьмым говорилось:

«Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».

Если мы повнимательнее присмотримся к категориям подлежащих расстрелу, то заметим любопытный штришок. Ну как можно поймать неприятельского агента или германского шпиона «на месте преступления»? Эти две категории преступников — явно виртуальные. Зачем же они сюда вписаны? Ответ простой: чтобы затушевать тот факт, что данная мера направлена в первую очередь против уголовников. Иметь в таком громком политическом декрете на одну политическую категорию преступников три уголовных — несерьёзно как-то…

Но в целом это — нормальный декрет военного времени. Война-то, между прочим, шла уже три месяца, и противоположная сторона кормила захваченных большевиков отнюдь не плюшками, а свинцовым горохом. Шингарева и Кокошкина всего лишь застрелили пьяные матросы, а на Украине у арестованного по приказу правительства члена Всеукраинского ЦИК большевика Леонида Пятакова^[252] казаки живьём высверливали сердце. Есть разница?

…В первой половине 1918 года процесс немного продвинулся: в ВЧК была создана особая «тройка», уполномоченная выносить смертные приговоры — если решение будет принято единогласно. Первыми жертвами декрета стали опять же уголовники: некий князь Эболи и его сообщница Бритт, которые совершали налеты под видом сотрудников ВЧК, не упуская возможности поиздеваться над своими жертвами. Два дня спустя были расстреляны бандиты Смирнов и Заноза — точно за то же самое: под видом чекистов они ворвались в гостиницу «Медведь» и принялись грабить постояльцев.

Ну, а потом злобная ВЧК начала лютовать. В мае 1918 года в Москве было расстреляно аж 28 человек, из них 12 составляли анархисты. Большей частью это были грабители и убийцы (никакого противоречия тут нет — к тому времени разница между анархистами и уголовниками полностью исчезла). Имеется в этом списке и нетипичный для того времени «экономический» приговор. Высшую меру получили два брата по фамилии Череп-Спиридович и их биржевой маклер за совершенно эксклюзивную спекуляцию. Они купили обесцененные акции рудников на 5 миллионов рублей и пытались продать их немцам. Если бы это удалось, советское правительство, согласно условиям Брестского мира, обязано было бы выкупить эти акции по номиналу. А поскольку за спекуляцию тогда не расстреливали, тройке гешефтмахеров впаяли еще и государственную измену. Учитывая финансовое положение Советской России, логика железная.

А всего по стране с февраля вплоть до мятежа левых эсеров кровавый большевистский режим вынес от 150 до 180 расстрельных приговоров — из них около двух третей, согласно февральскому декрету, на месте преступления. Напоминаю: это в условиях войны!

Дольше всех держался Петроград, где мягкосердечный человек и «левый коммунист» Урицкий был принципиально против смертной казни^[253]. Дожали его к концу лета. 19 августа коллегия ПЧК вынесла свой первый смертный приговор, жертвами коего стал 21 человек. Шестеро из них — участники заговора в Михайловской артиллерийской академии, еще шестеро также были политическими, остальные — уголовники, причем четверо — бывшие работники самой ПетроЧК. Вообще к чекистам родная контора относилась безжалостно, карая их высшей мерой за такие преступления, за которые простых смертных не всегда даже арестовывали^[254].

Летом 1918 года право выносить высшую меру получили и ревтрибуналы — но, похоже, не слишком им пользовались. По крайней мере, те из участников левоэсеровского «мятежа», которых судили в ноябре и хоть к чему-то приговорили, получили от года до трёх тюремного заключения (кроме Попова, которому дали все-таки «вышку» — но не расстреляли, ибо он удрал ещё в июле)^[255]. Всё, конечно, очень мило и гуманно… но когда за попытку мятежа в условиях военного времени дают три года, это прямо-таки приглашает к повторению.

Среди тех, кого судили в ноябре, был левый эсер Донат Черепанов. Спустя десять месяцев он стал одним из организаторов знаменитого взрыва в помещении Московского комитета РКП(б) в Леонтьевском переулке — 12 трупов, 55 раненых. А ведь Черепанова и после этого теракта не расстреляли, его сослали в Сибирь, где неукротимый «Черепок» вскоре умер от тифа. А то, глядишь, и еще в чем-нибудь поучаствовал бы…

…Кроме мягкости судов, взаимоотношения ВЧК с ними затрудняла еще одна проблема, и серьезнейшая. У нее был великолепный, эффективный агентурный аппарат — и слабое следствие. Сплошь и рядом получалось так: чекисты точно знали, что господин Н. Н. — высокопоставленный заговорщик, но материалов для суда практически не имели. А агентов, многие из которых ещё вовсю работали, на заседание трибунала не приведёшь.

Да, конечно, выход из этого тупика превосходно известен. Раз нет достаточных доказательств, надо подсудимых освободить за недоказанностью. Если они после этого примутся за старое, виноват Дзержинский — пусть учит работать своих следователей. Почему председатель ВЧК был с такой постановкой вопроса не согласен — ума не приложу! Ну совершили бы его подследственные пару-тройку мятежей да десяток терактов, ну угробили бы сотню коммунистов да несколько тысяч случайных прохожих — делов-то! Зато Феликс Эдмундович сберег бы политическую девственность!

* * *

Давайте на примере Петрограда посмотрим, кто были те контрреволюционеры, с которыми боролись «злобные чекисты».

…В самом начале ноября 1917 года красногвардейцы, охранявшие штаб Петроградского военного округа, задержали юнкера, который пытался выкрасть штабные бланки. Выяснилось, что фамилия его Зелинский, что его произвел в прапорщики генерал Корнилов, а теперь этот достойный молодой человек состоит членом нелегальной группы Пу-ришкевича, бывшего руководителя «Союза русского народа». Самого Пуришкевича и нескольких его помощников удалось арестовать, но большинство членов группы неопытные следователи упустили. В ходе обыска было найдено письмо генералу Каледину, где сообщалось, что когда белые войска подойдут к Петрограду группа выступит со всеми имеющимися силами.

Методы борьбы определил сам Пуришкевич:

«…Ударить в тыл и уничтожить их беспощадно: вешать и расстреливать публично в пример другим. Надо начать со Смольного института и потом пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами».

«Дело Пуришкевича» было первым, которое рассматривал созданный в начале ноября военно-революционный суд. Главу организации приговорили к четырем годам принудительных общественных работ при тюрьме, однако уже 17 апреля выпустили, взяв честное слово о неучастии в политической деятельности. За него заступились Дзержинский и комиссар юстиции Петроградской коммуны Крестинский. А 1 мая по декрету Петроградского Совета Пуришкевич был амнистирован. В полном соответствии с взятыми на себя обязательствами, после освобождения он уехал на юг, к Деникину, и занимался у него пропагандой, пока не умер в 1920 году в Новороссийске от сыпного тифа.

…8 декабря были арестованы лидеры кадетской партии Степанов и Штейнингер. При аресте у них нашли документы, свидетельствовавшие о заговорщической деятельности, подготовке вооруженного мятежа и о том, что они помогали армии Каледина. Чем могли помогать кадеты? Ну, деньгами, например…

В этом смысле показательна история с американским поездом. 8 декабря рабочие Петроградского железнодорожного узла сообщили в ВЧК, что на запасных путях ждет отправки эшелон с автомобилями марок «Форд» и «Тальбот». Выяснилось, что состав, в котором находились восемьдесят грузовых и санитарных машин, принадлежит американской миссии Красного Креста и, по документам, предназначен для отправки в Румынию, в распоряжение главы миссии Красного Креста в Яссах полковника Андерсона.

Однако ВРК еще в ноябре установил, что американский посол в России Дэвид Френсис наладил связь с Калединым, а чекисты при обыске обнаружили телеграмму Андерсона сопровождавшему груз полковнику Колпашникову, где, среди прочего текста, говорилось: «…Постарайтесь сопровождать автомобили до Ростова лично… Я буду иметь дальнейшие инструкции для вас в Ростове или встречу вас там…» Ростов — это сильно не Румыния, через Ростов шел путь прямо в объятия генерала Каледина. Так что телеграмма изобличила американцев и поезд был задержан в Петрограде, чем дал повод западной печати в очередной раз прокричать о зверствах большевиков.

…Ещё с конца 1917 года лояльные новой власти сотрудники Генерального штаба обратили внимание, что в штаб стали приходить офицеры и требовать свидетельства, удостоверяющие факт их службы в царской армии и воинское звание. Параллельно поступали сообщения, что в городе действует вербовочная сеть, поставляющая офицеров для армии Каледина. ВЧК, в полном соответствии с клятвами о неприменении тайной работы, сразу направила на поиски вербовщиков сотрудника Ильина под именем поручика князя Мещерского. Свою задачу он выполнил блестяще.

Руководитель вербовочной сети штабс-капитан Орлов на следствии, кроме прочего, показывал, что в конце 1917 года с его группой установили связь правые эсеры. Он говорил: «Мне и еще сорока офицерам было поручено организовать покушение на Ленина, за эту операцию я должен был получить 500 000 рублей». (Это как раз то покушение, которое состоялось 1 января.) Часть участников после теракта бежала на Дон, однако главари остались в столице, с той же целью — дождаться подхода белых и ударить. Они и срок назначили: 20–23 февраля.

Да, но ведь никакие белые войска в это время к Петрограду не подходили! Зато как раз тогда состоялось немецкое наступление. Вот и вопрос: с кем именно были связаны «господа офицеры», презиравшие большевиков за сепаратный мир? И еще один вопрос: они что, знали, что Троцкий прервет мирные переговоры и вслед за этим последует возобновление войны — или опять совпадение?

…В течение одного лишь февраля ВЧК раскрыла в Петрограде целый букет организаций: «Всё для родины», «Белый крест», «Чёрная точка», «Союз помощи офицерам-инвалидам», «Военная лига», «Возрождение России», «Союз реальной помощи», «Союз георгиевских кавалеров» и какие-то ещё.

Большей частью это были слабенькие, плохо организованные группы, не имеющие навыков конспиративной работы. Кроме вербовочной деятельности, ничего конкретного за ними, как правило, не значилось — одни лишь намерения. Зато намерения вполне совпадали с призывом Пуришкевича:

«…Ударить в тыл и уничтожить беспощадно… вешать и расстреливать публично… пройти по всем казармам и заводам… расстреливая солдат и рабочих массами».

Это были условия замирения России белой армией, которые успешнейшим образом выполнялись товарищами арестованных офицеров, сумевшими уйти на ту сторону.

…Поначалу всех не замешанных в конкретных преступлениях отпускали (впрочем, многих замешанных — тоже). Но время шло, и ситуация начинала действовать на нервы. Господа офицеры почему-то в массовом порядке пренебрегали «честным словом», количество контрреволюционных групп не уменьшалось, более того, они проявляли тенденции к укреплению и консолидации. А почему бы и нет, раз власть так гуманна?

…В мае к чекистам попала следующая листовка, адресованная всем председателям домовых комитетов.

«Милостивый государь. В доме, в котором вы проживаете, наверняка есть несколько большевиков и жидов, которых вы знаете по имени, отчеству и фамилии. Знаете также №№ квартир, где эти большевики и жиды поселились, и №№ телефонов, по которым они ведут переговоры. Знаете также, может быть, когда они обычно бывают дома, когда и куда уходят, кто у них бывает и т. д. Если вы ничего этого не знаете, или знаете, но не все, то „Каморра народной расправы“ предписывает вам немедленно собрать соответствующие справки и вручить их тому лицу, которое явится к вам с документами от имени Главного штаба „Каморры народной расправы“. Справки эти соберите в самом непродолжительном времени, дабы все враги русского народа были на учете и чтобы их всех, в один заранее назначенный день и час, можно было перерезать…»

Чтобы найти автора этого феноменального по идиотизму документа, чекистам понадобилось три дня. Им оказался Л. Т. Злотников, известный черносотенец, бывший сотрудник газеты «Русское знамя». На квартире у него нашли печать «Каморры народной расправы». Выяснилось, что деньги на организацию давал миллионер В. С. Мухин.

Учитывая редкую глупость всех этих деятелей, у ВЧК хватило улик даже для суда. Может статься, их тоже отпустили бы под честное слово — но к тому времени слишком многие из тех, кто его давал, уже ушли к белым. 2 сентября ревтрибунал приговорил семерых руководителей «Каморры» к расстрелу, а всего по делу судили 90 человек.

Да, конечно, дураками в смысле конспирации они были редкостными. Но один лишь вопросик, ма-а-ленький такой: как именно намеревались господа из «Каморры» распорядиться собранными сведениями, когда наступит «час X»? Ясно как: передать тем, кто готовит мятеж. А что сделали бы мятежники со списками «Каморры» — объяснять надо? Кстати, среди членов данной организации обнаружились и правые эсеры — а эти весьма конкретные товарищи к тому времени уже показали зубы.

…10 июня чекисты накрыли нелегальное собрание, задержав десять человек. Это был актив подпольной «военной организации правых эсеров», среди которого оказался один из руководителей Военной комиссии ЦК этой партии. При обыске нашли много оружия, поддельные документы, бланки, печати — в том числе и ВЧК. Выяснилось, что многие участники организации являлись одновременно еще и членами партии левых эсеров, работали в районных Советах и других организациях советской власти. По ходу службы они занимались вербовкой офицеров в белые армии, печатали прокламации, собирали сведения о Красной Армии и флоте, об оборонных объектах, готовили в городе мятеж.

Тесно связанная с ними другая подпольная эсеровская группа, во главе которой стоял офицер Погуляев-Демьяновский, занималась налетами, грабежами и разбоем, пополняя таким образом партийную кассу.

14 июня ВЦИК исключил из своего состава партии правых эсеров и меньшевиков. После этого неукротимые эсеровские боевики занялись уже настоящим террором. Еще в мае с этой целью была создана специальная боевая организация.

20 июня они провели успешный террористический акт. Жертвой его стал комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Союза коммун Северной области Володарский, убитый по пути на Александровский завод, где должен был состояться митинг. Индивидуальный террор? Да, конечно. Но только ли он?

Эсеры имели сильное влияние на Обуховском и Александровском заводах, а также хорошие связи с организацией, контролировавшей корабли Минной дивизии Балтфлота, которые стояли на Неве. Учитывая эти моменты, теракт приобретает совершенно особый смысл. Интересно, с каких заводов были те рабочие, которые призывали к массовому террору в ответ на убийство?

К июню 1918 года популярность большевиков в массах, по причине голода, изрядно упала, имели место даже несколько кровавых стычек. И вот представьте себе, что власть, в ответ на убийство комиссара-еврея, да еще и закрывавшего оппозиционные газеты, объявила террор. Что дальше? А дальше очень простая провокация. Одна часть рабочих (например, александровцы) идет осуществлять террор, убивая всех, кто носит шляпы. Навстречу им на защиту невинно убиваемых выходит другая часть — допустим, обуховцы. Возникает большая свалка, в которую ввязываются, с одной стороны, красногвардейцы, а с другой, матросики Минной флотилии. Которые, кстати, могут под видом борьбы с «произволом властей» открыть артиллерийский огонь по любому прибрежному зданию, в том числе и по Смольному.

Невозможно, говорите? Но ведь сумели же эсеры поднять антибольшевистское рабочее восстание в Ижевске. Потом, правда, рабочие сильно пожалели — но это было уже потом…

…Ну, а дальше пошла работа по целой сети, связанной с «заговором послов», плюс к тому выявлялись еще и еще организации и группы.

И вот вопрос: какая ситуация сложилась к тому времени в Петрограде? А ситуация сложилась такая: за десять месяцев гуманного правосудия в тюрьмах скопилось, как минимум, несколько сотен арестованных, которые являлись непримиримыми врагами существующей власти, были готовы бороться с ней, не считая человеческих жизней, и при этом убеждены, что за все их художества им ничего не будет. Во-первых, никаких конкретных действий (кроме вербовки) сидевшие в тюрьмах провести не успели — по той простой причине, что белые войска к Петрограду так и не подошли. Во-вторых, ещё больше укрепляла в ощущении безнаказанности пресловутая первомайская амнистия. А ведь близилось 7 ноября, годовщина революции, которая, по идее, должна быть ознаменована ещё одной амнистией. В том же самом были убеждены многочисленные реальные и потенциальные сторонники арестованных, находившиеся на свободе.

Ну, и что с ними делать?

Вышеизложенные инициативы противников существующей власти в то время, когда страна ведет войну, во всех государствах и при всех режимах карались смертной казнью. К осени 1918 года эта истина дошла и до чекистов. Но как её реализовать, чтобы это не выглядело немотивированным зверством? Это вторая причина «красного террора»: нужен был повод, чтобы разобраться со всеми.

Впрочем, поводов тоже хватало. На самом деле теракты в отношении Урицкого и Ленина были далеко не единственными, а всего лишь самыми громкими. 27 августа состоялось неудачное покушение на жизнь Зиновьева. 1 сентября — крушение спецпоезда, где ехали члены Военной комиссии: трупов, правда не было, но раненых много. В те же дни на Курском вокзале в Воронеже произошел взрыв, в результате которого погибло 150–200 человек. А всего за август в двадцати двух советских губерниях в результате террора погибло 339 человек из числа советских работников и других деятелей новой власти. Как видим, у рабочих «Нового Лесснера», особенно после взрыва в Воронеже, были все основания опасаться, что они «могут стать следующими жертвами бомбометателей-эсеров». Так что не стоит думать, что причиной «красного террора» были теракты в отношении Ленина и Урицкого — его вполне могли объявить, например, после взрыва в Воронеже. Или в губерниях попросту обошлись бы без решения ВЦИК.

А Дзержинский, судя по всему, просто использовал резолюцию ВЦИК о «красном терроре», чтобы одним махом наверстать почти годичную отсрочку, которую органы правопорядка новой власти давали заговорщикам, и покончить с самыми злостными уголовниками, заодно почистив свои ряды^[256]. Понятно, почему операция проводилась быстро: чекисты отлично знали, кто у них в тюрьмах сидит и кто насколько опасен. Понятно также, почему «красный террор» был так быстро, уже к ноябрю свернут — потому что никакой это был не террор…

 

 

Приложение 8
ПРОТОКОЛЫ ЗАСЕДАНИЙ КОЛЛЕГИЙ ЦАРИЦЫНСКОЙ ЧК^[295]

1. Протокол заседания Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией Царицынской Губернской Чрезвычайной Комиссии

1 ноября 1918 года

Присутствовали:

Заведующий Отделом по борьбе с контрреволюцией т. И. Локатош.

Член Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией т. И. Николаенко.

Член Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией и секретарь Комиссии т. Вен. Сергеев.

Председатель Коллегии следователей т. Ил. Шевцов.

Слушали дело по обвинению

Альпова Александра Павловича в распространении злостных слухов, создающих панику среди населения.

Постановили: А. П. Альпова за распространение злостных слухов, создающих панику среди населения, заключить в тюрьму на срок 1 месяц, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Примечание: А. П. Альпов — бывший офицер в чине прапорщика.

Слушали дело по обвинению

Гильдебранда Леонида Эммануиловича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Л. Э. Гильдебранда за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 1 год, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Горина Павла Кондратьевича в контрреволюционной агитации.

Постановили: П. К. Горина за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 3 месяца, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Гусева Григория Аверкиевича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Г. А. Гусева, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Зимина Петра Матвеевича в контрреволюционной агитации.

Постановили: П. М. Зимина, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Примечание: П. М. Зимин — бывший офицер в чине прапорщика.

Слушали дело по обвинению

Карпова Василия Михайловича в систематической контрреволюционной агитации.

Постановили: В. М. Карпова, за систематическую контрреволюционную агитацию в селе Балыклее в августе текущего года, заключить в тюрьму на срок 3 года, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Крылова Михаила Викторовича в хранении оружия без надлежащего на то разрешения.

Постановили: М. В. Крылова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Крылова Николая Викторовича в хранении оружия без надлежащего на то разрешения.

Постановили: Н. В. Крылова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Купцова Петра Ивановича в контрреволюционной агитации.

Постановили: П. И. Купцова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Лысенко Василия Демьяновича в контрреволюционной агитации.

Постановили: В. Д. Лысенко, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Примечание: В. Д. Лысенко — бывший офицер в чине прапорщика.

Слушали дело по обвинению

Перфилова Александра Бенедиктовича в контрреволюционной агитации.

Постановили: А. В. Перфилова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Самаркина Федсфа Кондратьевича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Ф. К. Самаркина, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Примечание: Ф. К. Самаркин — бывший офицер в чине прапорщика.

Слушали дело по обвинению.

Сусоколова Петра Петровича в хранении оружия без надлежащего на то разрешения.

Постановили: П. П. Сусоколова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Заведующий Отделом по борьбе с контрреволюцией И. Локатош.

Секретарь Комиссии Вен. Сергеев.

2. Протокол заседания Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией Царицынской Губернской Чрезвычайной Комиссии

2 ноября 1918 года

Присутствовали:

Заведующий Отделом по борьбе с контрреволюцией т. И. Локатош.

Член Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией т. И. Николаенко.

Член Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией и секретарь Комиссии т. Вен. Сергеев.

Председатель Коллегии следователей т. Ил. Шевцов.

Слушали дело по обвинению

Андреева Никанора Алексеевича в контрреволюционной агитации. Постановили: Н. А. Андреева ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Баткова Михаила Александровича в соучастии в хранении оружия без надлежащего на то разрешения.

Постановили: М. А. Баткова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Вовка Дмитрия Васильевича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Д. В. Вовка за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 1 месяц, с зачётом времени предварительного заключения и, ввиду истечения указанного срока заключения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Гурьянова Акима Ефимовича в контрреволюционной агитации.

Постановили: А. Е. Гурьянова за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 3 месяца, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Дмитриева Ивана Ульяновича в контрреволюционной агитации.

Постановили: И. У. Дмитриева, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Землянухина Федора Харитоновича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Ф. X. Землянухина за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 1 месяц, с зачетом времени предварительного заключения и, ввиду истечения указанного срока заключения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Зоркова Ивана Никитовича в распространении клерикально-черносотенной литературы.

Постановили: И. Н. Зоркова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Иванова-Князькова Ивана Георгиевича в контрреволюционной агитации.

Постановили: И. Г. Иванова-Князькова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Лопаткина Якова Ивановича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Я. И. Лопаткина за контрреволюционную агитацию в селе Большой Ивановке в августе текущего года, заключить в тюрьму на срок 1 год, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Пахомова Леонида Дмитриевича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Л. Д. Пахомова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Примечание: Л. Д. Пахомов — бывший офицер в чине штабс-капитана.

Слушали дело по обвинению

Пименова Николая Егоровича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Н. Е. Пименова за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 3 месяца, без зачета времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Жигулиной Пелагеи Михайловны в контрреволюционной агитации.

Постановили: П. М. Жигулину за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 1 месяц, с зачетом времени предварительного заключения и, ввиду истечения указанного срока заключения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Политковской Ольги Павловны в контрреволюционной агитации.

Постановили: О. П. Политковскую за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 1 месяц, с зачетом времени предварительного заключения и, ввиду истечения указанного срока заключения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Царенко Матвея Игнатьевича в участии в контрреволюционном заговоре.

Постановили: М. И. Царенко, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Примечание: М. И. Царенко — бывший офицер в чине штабс-капитана.

Заведующий Отделом по борьбе с контрреволюцией И. Локатош.

Секретарь Комиссии Вен. Сергеев.

3. Протокол заседания Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией Царицынской Губернской Чрезвычайной Комиссии

8 ноября 1918 года

Присутствовали:

Заведующий Отделом по борьбе с контрреволюцией т. И. Локатош.

Член Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией т. И. Николаенко.

Член Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией и секретарь Комиссии т. Вен. Сергеев.

Председатель Коллегии следователей т. Ил. Шевцов.

Слушали дело по обвинению

Кремена Адольфа Францевича (Кузмана Эмиля Францевича) в контрреволюционной агитации.

Постановили: А. Ф. Кремена (Э. Ф. Кузмана) за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 1 год, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Пановой Елены Степановны в контрреволюционной агитации.

Постановили: Е. С. Панову, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Самохвалова Александра Абрамовича в хранении оружия без надлежащего на то разрешения.

Постановили: А. А. Самохвалова, за хранение оружия без надлежащего на то разрешения, заключить в тюрьму на срок 1 месяц с зачётом времени предварительного заключения и, ввиду истечения указанного срока заключения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Степанюка Василия Евдокимовича в контрреволюционной агитации среди красноармейцев.

Постановили: В. Е. Степанюка, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Фролова Никифора Ивановича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Н. И. Фролова за контрреволюционную агитацию и принадлежность к партии правых эсэров заключить в тюрьму на срок 3 года, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Бондаревой Марфы Касьяновны в контрреволюционной агитации.

Постановили: М. К. Бондареву за контрреволюционную агитацию заключить в тюрьму на срок 3 месяца с зачётом времени предварительного заключения и, ввиду истечения указанного срока заключения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Мартынова Николая Тихоновича в контрреволюционной агитации.

Постановили: Н. Т. Мартынова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Панина Даниила Николаевича в хранении оружия без надлежащего на то разрешения.

Постановили: Д. Н. Панина, за хранение оружия без надлежащего на то разрешения, оштрафовать в сумме 1000 рублей. В случае несостоятельности или отказа от уплаты, заключить в тюрьму на срок 1 месяц и, ввиду уплаты им указанной суммы штрафа, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Проселкова Павла Дмитриевича в контрреволюционной агитации и распространении провокационных слухов.

Постановили: П. Д. Проселкова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Гончарова Филиппа Васильевича в военном шпионаже.

Постановили: Ф. В. Гончарова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Сакардина Никиты Петровича в военном шпионаже.

Постановили: Н. П. Сакардина, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Фадеева Василия Тимофеевича в контрреволюционной агитации.

Постановили: В. Т. Фадеева, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Кубанцева Даниила Лаврентьевича в участии в контрреволюционном заговоре.

Постановили: Д. Л. Кубанцева, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Ивакина Максима Ананьевича в участии в контрреволюционном заговоре.

Постановили: М. А. Ивакина, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Ивакиной Нины Михайловны в участии в контрреволюционном заговоре.

Постановили: Н. М. Ивакину, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Заведующий Отделом по борьбе с контрреволюцией И. Локатош.

Секретарь Комиссии Вен. Сергеев.

4. Протокол заседания Коллегии Отдела по борьбе с преступлением по должности Царицынской Губернской Чрезвычайной Комиссии

5 ноября 1918 года

Присутствовали:

Заведующий Отделом по борьбе с преступлением по должности и секретарь Комиссии т. Вен. Сергеев.

Член Коллегии Отдела по борьбе с преступлением по должности т. И. Когтев.

Член Коллегии Отдела по борьбе с преступлением по должности т. И. Локатош.

Председатель Коллегии следователей т. Ил. Шевцов.

Слушали дело по обвинению членов Светло-Ярского Совета Депутатов:

Гаврилова Андрея Титовича,

Клемешова Павла Яковлевича,

Пяткина Якова Даниловича,

Сидорова Дмитрия Ивановича,

Хахалева Сергея Алексеевича,

Чаплакова Павла Матвеевича и

Щелкунова Константина Антоновича в несвоевременной эвакуации.

Постановили: всех поименованных выше, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Белокобыльского Федора Петровича в самовольном оставлении фронта.

Постановили: Ф. П. Белокобыльского, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Зильберштейна Пинхуса Бенционовича в уклонении от воинской повинности.

Постановили: П. Б. Зильберштейна за уклонение от воинской повинности заключить под стражу в арестный дом на срок 1 неделю с зачётом предварительного заключения и, ввиду истечения указанного срока заключения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Иванова Бориса Николаевича в хищении народного имущества.

Постановили: Б. Н. Иванова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Крайнева Александра Ивановича в растрате народных денег.

Постановили: А. И. Крайнева, за растрату народных денег в сумме 7000 рублей, заключить в тюрьму на срок 3 года, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Неведрова Никифора Титовича в неоднократном дезертирстве.

Постановили: Н. Т. Неведрова за неоднократное дезертирство зачислить в рабочую дружину для принудительных работ на срок полгода. Срок зачисления считать с 1 ноября 1918 г.

Слушали дело по обвинению

Степаненко Якова Петровича в уклонении от трудовой повинности.

Постановили: Я. П. Степаненко, ввиду отсутствия злостности в уклонении от трудовой повинности, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Солосса Елизара Абрамовича в растрате народных денег.

Постановили: Е. А. Солосса, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Сунта Михаила Юрьевича в саботаже.

Постановили: М. Ю. Сунта, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Ульянова Василия Фокеевича в саботаже.

Постановили: В. Ф. Ульянова за саботаж заключить в тюрьму на срок 1 месяц с зачётом времени предварительного заключения и, ввиду истечения указанного срока заключения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Чернова Алексея Митрофановича в хищении народного достояния и спекуляции похищенным.

Постановили: А. М. Чернова за хищение четырех пудов хлеба, предназначенного для отправки на фронт и спекуляцию им заключить в тюрьму на срок 3 года, без зачета времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Чапурского Агафангела Васильевича в уклонении от трудовой повинности.

Постановили: А. В. Чапурского, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Примечание: А. В. Чапурский — бывший офицер в чине поручика.

Слушали дело по обвинению

Черновского Семена Яковлевича в уклонении от уплаты военного налога.

Постановили: С. Я. Черновского за уклонение от уплаты военного налога оштрафовать в сумме 5000 рублей. В случае несостоятельности или отказа от уплаты заключить в тюрьму на срок 6 месяцев и, ввиду уплаты им указанной суммы штрафа, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Шнейдера Игнатия Иогановича в неисполнении военного приказания.

Постановили: И. И. Шнейдера, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Заведующий Отделом по борьбе с преступлением по должности и секретарь Комиссии Вен. Сергеев.

5. Протокол заседания Коллегии Отдела по борьбе со спекуляцией Царицынской Губернской Чрезвычайной Комиссии

1 ноября 1918 года

Присутствовали:

Заведующий Отделом по борьбе со спекуляцией т. Д. Кузьменко.

Член Коллегии Отдела по борьбе со спекуляцией т. В. Шевцов.

Секретарь Комиссии т. Вен. Сергеев.

Председатель Коллегии следователей т. Ил. Шевцов.

Слушали дело по обвинению

Извольского Георгия Александровича в продаже кокаина.

Постановили: Г. А. Извольского за продажу кокаина заключить в тюрьму на срок 3 месяца, без зачёта времени предварительного заключения. Срок заключения считать с 1 ноября 1918 года.

Слушали дело по обвинению

Алксниса Эдуарда Зендировича в спекуляции мукой.

Постановили: Э. 3. Алксниса, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Белоусова Михаила Михайловича в злостном сокрытии золотых и серебряных денежных знаков.

Постановили: Отобранное при обыске конфисковать. М. М. Белоусова освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Грицая Михаила Севастьяновича в спекуляции мукой. Постановили: Отобранное при аресте конфисковать. М. С. Грицая освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Гольника Германа Фердинандовича в злостном сокрытии золотых и серебряных денежных знаков.

Постановили: Отобранное при обыске конфисковать. Г. Ф. Гольника освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Дубина Виктора Ивановича в злостном сокрытии народного военного имущества.

Постановили: В. И. Дубина, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Егорова Никифора Прокофьевича в злостном сокрытии золотых и серебряных денежных знаков.

Постановили: Отобранное при обыске конфисковать. Н. П. Егорова освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Захарова Ивана Алексеевича в спекуляции мукой.

Постановили: И. А. Захарова, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Иванова Григория Васильевича в злостном сокрытии золотых и серебряных денежных знаков.

Постановили: Отобранное при обыске конфисковать. Г. В. Иванова освободить. Дело производством прекратить.

Заведующий Отделом по борьбе со спекуляцией Д. Кузъменко.

Секретарь Комиссии Вен. Сергеев.

6. Протокол заседания Коллегии Отдела по борьбе со спекуляцией Царицынской Губернской Чрезвычайной Комиссии

4 ноября 1918 года

Присутствовали:

Заведующий Отделом по борьбе со спекуляцией Д. Кузьменко.

Член Коллегии Отдела по борьбе со спекуляцией т. В. Шевцов.

Секретарь Комиссии т. Вен. Сергеев.

Председатель Коллегии следователей т. Ил. Шевцов.

Слушали дело по обвинению

Карташева Михаила Григорьевича в спекуляции табаком. Постановили: Отобранное при обыске конфисковать. М. Г. Карташева освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Кравченко Дмитрия Ивановича в спекуляции мясом.

Постановили: Отобранное при аресте конфисковать. Д. И. Кравченко освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Крамарева Петра Кузьмича в спекуляции табаком.

Постановили: Отобранное при обыске конфисковать. П. К. Крамарева освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Игнатовича Всеволода Цезаревича в спекуляции мануфактурой.

Постановили: В. Ц. Игнатовича освободить. Отобранное при обыске конфисковать. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Игнатович Екатерины Сергеевны в спекуляции мануфактурой.

Постановили: Отобранное при обыске конфисковать. Е. С. Игнатович освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Фёдоровой Лидии Ивановны в участии в вооруженных ограблениях.

Постановили: Л. И. Фёдорову, ввиду недоказанности обвинения, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Нусыревой Матрены Николаевны в спекуляции мукой.

Постановили: Отобранное при обыске вернуть. М. Н. Нусыреву освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Фёдорова Александра Ивановича в спекуляции чаем.

Постановили: Отобранное при обыске конфисковать. А. И. Федорова за спекуляцию чаем оштрафовать в сумме 5000 рублей. В случае несостоятельности или отказа от уплаты заключить в тюрьму на срок 6 месяцев, и, ввиду уплаты им указанной суммы штрафа, освободить. Дело производством прекратить.

Слушали дело по обвинению

Френцель Альберта Карловича в злостном сокрытии золотых и серебряных денежных знаков.

Постановили: Отобранное при обыске конфисковать. А. К. Френцеля освободить. Дело производством прекратить.

Заведующий Отделом по борьбе со спекуляцией Д. Кузьменко.

Секретарь Комиссии Вен. Сергеев.

 

 

Приложение 9
АНТИБОЛЬШЕВИСТСКОЕ ВОССТАНИЕ В ИЖЕВСКЕ

Чураков Д. Роль правых социалистов в становлении системы белого террора

Одним из наиболее важных и одновременно трудных вопросов истории Октябрьской революции 1917 г. является вопрос о терроре, его масштабах и причинах. Как соотносятся гуманистические идеалы революции с массовым нарушением прав и насилием, окрасившими революционную эпоху в мрачные тона? В последнее время проблема террора в период гражданской войны всё чаще и чаще попадает в поле зрения исследователей. К сожалению, работы, появившиеся в последние полтора десятилетия, скорее запутывают, чем проясняют вопрос. Связано такое положение дел в современной историографии с предвзятым отношением к событиям тех лет. Повышенное, можно смело сказать, гипертрофированное внимание в наши дни авторы уделяют красному террору, видя в нём неизбежное следствие революции. Вместе с тем красный террор и хронологически, и по самой своей сути являлся следствием, а не причиной царивших в те годы произвола и насилия. Красный террор стал ответной мерой. Что же предшествовало ему? В советской историографии красный террор считался ответом на белый террор, но это мнение также являлось результатом идеологической предвзятости.

И красный, и белый террор выросли на волне того беззакония, которое стало визитной карточкой буржуазного февраля. Уничтожив законную власть, «февральские» либералы и социалисты не смогли обеспечить законность и порядок. В стране разрастались преступность, бандитизм, анархия, хаос. На это либералы и правые социалисты попытались ответить репрессиями. Но затронули они в первую очередь отнюдь не преступный мир. Жертвами государственного террора оказывались то большевики, то рабочие, требовавшие 8-часового рабочего дня, то крестьяне, требовавшие земли, то офицеры, требовавшие одного — восстановить в армии дисциплину. Именно эта беззубая и в то же время репрессивная политика, проводившаяся с марта по октябрь 1917 г., и стала питательной почвой для процветавшего в последующие годы террора.

Особого внимания заслуживает вклад в возникновение в стране массового террора правых социалистов, прикрывавших свои действия лживыми лозунгами и призывами. Так, критикуя большевиков за гонения против оппозиции, эсеры и меньшевики на практике стали создавать оппозиционные большевикам политические режимы, основным содержанием которых становится террор по отношению ко всем сторонникам Советской власти. Тем самым не только реакционные военные и кадеты, но и меньшевики заодно с правыми эсерами стали родоначальниками системы белого террора, унесшего в годы гражданской войны жизни сотен тысяч ни в чём не повинных людей. Роль правых эсеров и меньшевиков в становлении белого террора можно наглядно проследить на примере событий, развернувшихся летом-осенью 1918 г. в Ижевске, где произошло самое мощное за всю советскую историю антибольшевистское рабочее восстание.

Казалось бы, придя к власти на волне недовольства большевиками, пользуясь поддержкой или благожелательным нейтралитетом многих рабочих завода, ижевские эсеры и меньшевики могли взяться за реализацию своих программных установок — строительство «образцового рабочего социализма» или хотя бы «образцовой демократической республики» без коммунистов и без Советов. Но режим, существовавший в Ижевске с 8 августа по 7 ноября 1918 г., на практике не имел никакого отношения ни к социализму, ни к демократии. С самого начала пришедшие к власти правосоциалистические деятели главным средством ее удержания делают белый террор.

В ходе описываемого мятежа со всей очевидностью выяснилась цена пропагандистских заявлений правых «социалистов» о свободе, гуманизме и демократии. Конечно, и Советская власть, существовавшая в Ижевске до переворота, была не безгрешна. Случались аресты деятелей меньшевистско-эсеровского блока, закрытие оппозиционных газет. Но в целом большевики не переходили определенную грань, осуждали практику политического террора. Даже когда оппозиция перешла к силовым действиям, большинство советских лидеров Ижевска настаивало на применении мирных средств, чтобы не проливать рабочую кровь.

Иначе повели себя мятежники. Уже начало переворота связано с кровавым эпизодом — бессмысленной расправой, учиненной толпой над разъездом конной милиции. С самого утра 8 августа в разных районах Ижевска шли митинги, на которых лидеры союза фронтовиков и меньшевистско-эсеровского блока вели свою агитацию. На один из таких митингов, проходивший недалеко от здания городского Совета, был послан начальник милиции Большаков, чтобы разобраться в ситуации и навести порядок. С ним отправилось только два милиционера. Понятно, что никакой угрозы толпе в несколько сотен человек трое всадников представлять не могли. Но взвинченная речами своих вожаков толпа встретила прибывших угрозами и бранью, а затем набросилась на них и стала избивать. Большакову удалось вырваться из рук нападавших. Он открыл стрельбу в воздух. Когда толпа отхлынула, Большаков и еще один милиционер поспешили вернуться к Совету. Однако второго милиционера толпа стащила с лошади и убила на месте. Зверски истерзанное тело было сброшено в заводской пруд. Так началось восстание.

После первых успехов мятежа началась кровавая расправа. По свидетельству военного лидера повстанческой армии полковника Федичкина, мятежники, среди которых было немало рабочих, в течение 12 часов ловили и расстреливали большевиков. В первые же дни восстания зверская расправа состоялась над начальником милиции Рогалевым, одним из лидеров максималистов Т. Дитятиным, был выведен из госпиталя и растерзан Жечев — и этим список жертв мятежа далеко не исчерпывается. Расправы носили варварский, циничный характер. Обыски и убийства проводились на улицах, в советских учреждениях, в больничных палатах, в домах, где жили рабочие. Издевательствам подвергались не только жертвы, но и тела убитых. Так, после того как в бою погиб председатель ревкома Холмогоров, один из погромщиков вставил в рот убитому огурец и пнул труп со словами: «Жри, собака, не жалко теперь…»

Подобные картины бессудных расправ наблюдались в те дни во всех заводских поселках и деревнях Прикамья, захваченных повстанцами. На большевиков и всех сторонников Советской власти устраивалась настоящая охота. Как показывают исследования современных ижевских историков П. Н. Дмитриева и К. И. Куликова, очень часто речь шла вовсе не о стихийных вспышках насилия, а о вполне продуманных, целенаправленных акциях новой повстанческой власти. Арестами и содержанием под стражей первоначально занималась специальная комиссия по расследованию деятельности большевиков, а затем — созданная на ее основе контрразведка. Арестам подвергались не только деятели большевистского режима, но и члены их семей. Так, были арестованы отец заместителя председателя Боткинского Совета Казенова, а вслед за ним и 18-летняя сестра, которая пыталась передать брату посылку. Через несколько дней они были расстреляны. Был схвачен и расстрелян проявлявший сочувствие к большевикам священник Дро-нин, многие другие.

С целью сохранить «демократическое» лицо новой власти Ижевский Совет 15 августа 1918 г. принял резолюцию, в которой говорилось: «Принимая во внимание, что российская демократия всегда стояла за отмену смертной казни, а Совет состоит из сынов этой демократии, Ижевский Совет Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов единогласно постановил… что в Ижевске не должно быть и речи о смертной казни и расстрелах». Но, несмотря на появление этой резолюции, бесчинства в городе не прекратились. Выступая на одном из частых в те дни митингов, перед лицом тысяч собравшихся на нём рабочих, руководитель союза фронтовиков Солдатов торжественно заявил, что «постановление постановлением, а контрразведкой на днях произведен в исполнение смертный приговор над следующими лицами: Председатель военного отдела Исачёв, военный комиссар Лихвинцев, Председатель Чрезвычайной комиссии Бабушкин и председатель ревтрибунала Михайлов, члены ревкома Папельмейстер, Посаженникова и Баталов». При этом все они были не расстреляны, а переколоты штыками.

С течением времени репрессивные меры распространились на все более широкие слои населения Ижевска, всего Прикамья. Даже сами повстанческие авторы признают колоссальный размах осуществляемых ими репрессий. К примеру, один из них пишет о сотнях арестованных в импровизированных арестных домах. Около 3 тыс. человек содержалось на баржах, приспособленных под временные тюрьмы. Этих людей называли «баржевиками». Примерно такое же количество арестованных находилось в Воткинске, не менее тысячи их было в Сарапуле.

Условия, в которых содержались заключенные, были невыносимо тяжелы. Не соблюдались элементарные нормы гигиены. Прогулок и свиданий с родственниками не было. Арестованные круглые сутки находились в переполненных камерах с тяжелым запахом. Бань не было, паразиты заедали. Питание заключенных состояло из горячей воды и малосъедобной похлебки. Передачи принимались, но не передавались. У заключённых отбирались сапоги, брюки, тёплые вещи, бельё, деньги.

Никаких человеческих и гражданских прав за арестованными не признавалось, и в любую минуту они могли стать жертвой самого грубого произвола. В расправах над узниками особенно «отличались» такие руководители повстанцев, как Куракин, Власов, Солдатов. Особой жестокостью уцелевшим запомнился лидер союза фронтовиков: «В душную, переполненную арестованными камеру тюрьмы, где на грязном полу валялись десятки измученных заключенных, — описывает один советский источник применяемый к заключённым способ судопроизводства, — вечером врывается с десятком белогвардейских опричников Солдатов.

— Встать! Смирно! — раздается зычный голос тюремщика. — На первый, второй рассчитайсь!

Пришибленные заключённые торопливо исполняют грозную команду, выстраиваясь в две шеренги и с замиранием сердца ожидая дальнейших издевательств пьяных палачей.

— За что арестован? — грозно обращается к кому-либо из арестованных Солдатов. — А, молчишь, собака! — рычит, не ожидая ответа, озверевший хам, и со всего размаха ударяет несчастного заключенного револьвером по лицу — Бей его, мерзавца, ребята! — командует пьяный палач, и на глазах остальных заключенных начинается зверское истязание несчастной жертвы. Насытившись расправой, палачи удаляются из камеры, а за ними уносится окровавленный, истерзанный товарищ. Выносится на двор, где его и приканчивают».

Подобные расправы творились чуть ли не каждый вечер, и не только фельдфебелем Солдатовым, но и образованными офицерами, приходившими в компании с девицами и даже некоторыми просвещенными «социалистами».

По мере роста настроений обреченности у руководства мятежников тюремный режим все более ужесточался. Протесты рабочих против творимых тюремщиками бесчинств в расчет не принимались. На случай прорыва красных баржа с арестованными, расположенная у пристани Гольяны, была приготовлена к затоплению. Только дерзкая операция, проведенная красной флотилией под командованием Ф. Ф. Раскольникова, спасла узникам жизнь. Флотилии удалось ввести в заблуждение охрану и увести «баржу смерти» в Сарапул.

Произошедшее дало повод Юрьеву издать приказ, аналог которому трудно отыскать в истории всей гражданской войны: «Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных, — значилось в нём. — Если красные приблизятся к городу ближе, чем на 3 версты, то арестантские помещения будут закиданы бомбами». Тогда же было казнено 19 человек — видных партийных и советских работников, а также простых рабочих завода. Такое поведение становилось морально приемлемой нормой.

Итак, на примерах событий ижевско-воткинского восстания можно проследить своеобразную динамику эскалации насилия и белого террора в условиях гражданской войны в целом. Еще до установления в Сибири диктатуры Колчака антисоветский режим в Прикамье скатывался к методам неприкрытой военной диктатуры. И ее проводниками были не только представители белого офицерства, но и лидеры правых социалистических партий — меньшевиков и правых эсеров. Карательные органы здесь фактически полностью состояли из них. Своими действиями они дискредитировали не только себя, но и социалистическую идею как таковую. Не случайно поэтому ижевцы в конце концов отвергли правых социалистов. Многие рабочие перешли на сторону большевиков, другие — предпочли откровенную диктатуру Колчака лживой диктатуре учредиловцев.

Похожим образом события развертывались повсюду, где у власти оказывались деятели пресловутой «третьей силы» — мелкобуржуазных правых социалистов. Они не только расчищали путь генеральской контрреволюции, но и сами активно участвовали в становлении всеобъемлющей системы белого террора, хотя и проводили его подчас под прикрытием «революционной» риторики. Все их разговоры о «демократической республике», об Учредительном собрании везде оборачивались установлением всевластия террора и подавлением всякого инакомыслия. По другому не могло и быть: правые социалисты — меньшевики и эсеры — могли удержаться у власти, только прибегая к насилию, масштабы которого должны были постоянно разрастаться, чтобы преодолевать растущее сопротивление их своеволию.

Примечания

210

Под «хамом» имеется в виду не человек с развязной манерой поведения, а представитель «хамского» сословия.

(обратно)

211

Дальнейшие факты приводятся по книге: Сейерс М. Кан А. Тайная война против Советской России. М., 2008.

(обратно)

212

Скорее всего, под автоматами (данные приведены в переводе с английского) понимались ручные пулёметы.

(обратно)

213

Пыхалов И. Великая оболганная война. М., 2005. С. 15–16.

(обратно)

214

Интервенты были и вообще-то небрезгливы, но Семёнов даже по белогвардейским меркам был совершенно исключительным зверем. То, что он творил, ближе всего к зверствам гитлеровцев на советской территории, но семёновцы делали это с собственным народом.

(обратно)

215

Сайерс М., Кан А. Тайная война против Советской России. С. 118.

(обратно)

216

Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. С. 115.

(обратно)

217

Некоторые меньшевики и эсеры впоследствии честно работали на большевиков и не подвергались никаким преследованиям. Самый характерный пример здесь, конечно, Вышинский, вступивший в партию большевиков лишь в 1920 году и впоследствии ставший одним из первых людей в государстве.

(обратно)

218

Похоже, что Александр Федорович со своими телеграммами — персонаж не исключительный, а типичный.

(обратно)

219

Рабинович А. Большевики у власти. М. 2007. С. 62.

(обратно)

220

Особенно если знать, что шесть лет спустя он, еще будучи наркомом по военным и морским делам, продавал германской разведке советские военные секреты.

(обратно)

221

Конечно, они рисковали, что к моменту открытия Учредительного Собрания их фракция, и без того уступающая в численности правым, будет совсем малочисленной. Но, с другой стороны, кто мешал большевистским делегатам прибывать в Петроград негласно, не регистрируясь, чтобы и на численность не влиять, и успеть в нужный момент появиться в Таврическом дворце?

(обратно)

222

Все члены группы, кроме непосредственных участников покушения, после нескольких допросов были отпущены. Тех, кто стрелял ждал суд революционного трибунала, однако в конце февраля 1918 года, узнав о германском наступлении, арестованные попросили предоставить им возможность искупить вину в бою, были амнистированы и отправлены на фронт. Дальнейшие их судьбы неизвестны — а любопытно было бы проследить.

(обратно)

223

Кстати, ещё не факт, что эсеры были к этому теракту непричастны. Каким образом прибывшие с фронта офицеры могли установить маршрут Ленина, опознать его автомобиль? И не стоит забывать, что правый эсер Савинков имел давние прочные связи с фронтом.

(обратно)

224

Эту цифру назвал председатель ВЦИК Свердлов. Рабинович считает ее наиболее вероятной.

(обратно)

225

До революции черный цвет считался цветом монархистов, во время революции под черными знаменами выступали анархисты. На какую бы ассоциацию ни намекали устроители — она была равно неприятна для собравшейся публики.

(обратно)

226

Спасибо и на этом!

(обратно)

227

С 1 февраля 1918 года Россия перешла на общеевропейский календарь.

(обратно)

228

Это был довольно подлый пункт договора. Предельный срок вывода Балтийского флота из Гельсингфорса и с других финских баз был установлен 12 апреля — что было невозможно технически, поскольку в это время Финский залив ещё скован льдом. Таким образом, немцы получали не только Черноморский, но и значительную часть Балтийского флота. И лишь героизм командующего Балтийским флотом адмирала Щастного, который сумел пробиться через льды, спас корабли. Через месяц с небольшим Щастный был арестован в Москве и вскоре расстрелян по настоянию Троцкого. А ещё через три года Троцкий заключил договор с командующим рейхсвером генералом Сектом о том, что будет поставлять Германии секретную информацию и получать за это деньги. А теперь вспомним роль Троцкого в срыве переговоров и снова зададим себе вопрос: на кого работал Лев Давидович?

(обратно)

229

Именно на этом съезде было изменено название партии, хотя Ленин предлагал сделать это ещё в апреле 1917 года.

(обратно)

230

Всю весну и лето германское правительство бомбардировало Совнарком нотами по поводу нарушения условий Брестского мира, на которые наши, естественно, не обращали никакого внимания. Немцам, ведущим войну на два фронта, нужен был мир с Россией — стало быть, воевать они не станут. А всякие там дипломатические протесты большевиков не волновали.

(обратно)

231

Кстати, с телефонной станции их практически сразу вышиб оперативно вызванный отряд латышей.

(обратно)

232

Надо полагать, самогон был не менее действенным средством агитации.

(обратно)

233

Не путать с драматургом Николаем Эрдманом — это совсем другой человек.

(обратно)

234

«Временное сибирское правительство» во главе с бывшим кадетом, а потом правым эсером Вологодским, пришедшее к власти в Томске в июне 1918 года. В начале ноября 1918 года передало свои полномочия Уфимской директории.

(обратно)

235

«Комитет членов Учредительного Собрания» (Комуч, «Самарская учредилка») — эсеровское правительство, образованное в Самаре 8 июня 1918 года. Власть Комуча распространялась на Самарскую, Симбирскую, Казанскую, Уфимскую губернии и часть Саратовской. После образования в сентябре 1918 года Уфимской директории Комуч был преобразован в «Съезд членов Учредительного Собрания», а в декабре распущен Колчаком.

(обратно)

236

Цит. по: Кутузов В. Лепетюхин В., Седов В., Степанов О. Чекисты Петрограда на страже революции. Л., 1987. С. 198.

(обратно)

237

Кстати, новое «демократическое» правительство России частично царские долги заплатило. Это к вопросу о том, кто и зачем проводил «перестройку».

(обратно)

238

И наверняка в качестве консультантов тоже.

(обратно)

239

Петроградская губерния в то время называлась Петроградской трудовой коммуной. Союз коммун Северной области включал в себя территорию, примерно совпадавшую с нынешним Северо-Западным регионом.

(обратно)

240

Как не поверил и Сталин шестнадцать лет спустя, что в одиночку действовал стрелявший в Кирова Николаев. Классика террора!

(обратно)

241

Есть ещё версия, что в Ленина вообще не стреляли, он якобы после митинга упал и сломал руку, а всё остальное — хитрая провокация. Но поскольку была ранена ещё и стоявшая рядом с ним женщина, что остаётся предположить? Что палил её ревнивый любовник, а вождь мирового пролетариата просто неудачно шарахнулся в сторону? Однако едва ли Каплан стала бы жертвовать жизнью ради чьих-то сексуальных заморочек.

(обратно)

242

Впрочем, наверное, не только потому, что попутный, но еще и для конспирации: его могли ждать на вокзале.

(обратно)

243

Да, конечно, Берзин являлся агентом ВЧК и арест Совнаркома был невозможен изначально. Но не знавшие об этом заговорщики по ходу обеспечения основной операции могли натворить в Москве много всяких пакостей. Лучше, чтобы они вообще не выступили…

(обратно)

244

Спустя девять лет произошёл точно такой же инцидент в Пекине: по наущению англичан китайская полиция совершила налёт на советское полпредство. Сквитались…

(обратно)

245

Право, впору писать исследование: «О роли случайностей в секретной работе».

(обратно)

246

Цит по: Рабинович А. Большевики у власти. С. 487.

(обратно)

247

Сейчас средняя глубина там около полутора метров.

(обратно)

248

Данные по белому террору тоже приводятся по книге Ильи Ратьковского, которая, кстати, имеет статус научного исследования.

(обратно)

249

Статья о терроре в Ижевске приведена в приложении.

(обратно)

250

По наиболее реалистическим оценкам, примерно столько же было жертв крымских расстрелов 1920 года, которые сами большевики заклеймили как преступление. По этому поводу председатель ВЧК говорил: «Крым был основным гнездом белогвардейщины, и, чтобы разорить это гнездо, мы послали туда товарищей с абсолютно чрезвычайными полномочиями. Но мы никак не могли подумать, что они ТАК используют эти полномочия». Когда говорят о «красном терроре», то Крым используют в качестве козырного туза. Когда говорят о «белом», про Архангельск и Мудьюг даже не вспоминают — такая мелочь…

(обратно)

251

Впервые концлагеря были созданы англичанами во время англо-бурской войны.

(обратно)

252

После того, как к власти пришло правительство Центральной Рады, Пятаков, имевший громадную популярность, был арестован, но вскоре освобожден после забастовки протеста. 25 декабря его увезли неизвестные казаки. 2 января киевские власти создали следственную комиссию, которая ничего не выяснила, а 15 января было найдено тело Пятакова со следами пыток. Лидеры Центральной Рады заявили о своей непричастности к этому убийству, однако продолжившееся в 1918 году следствие в конце концов вышло на офицера Украинского конного полка Журавского, который сообщил, что Пятаков убит его казаками, а приказ об его аресте получен от правительства.

(обратно)

253

Нет, ну я никак не понимаю: как можно призывать к «священной революционной войне» и мировой революции — и одновременно быть противником смертной казни!

(обратно)

254

В работе И. Ратьковского упоминаются следующие чекисты, расстрелянные во время «красного террора». В сентябре 1918 г. были приговорены к расстрелу сотрудники ВЧК: следователь Хайдин и курьер Молчанов — за взятки (их не спасло даже то, что оба работали меньше недели), помощник коменданта Смирнов — за присвоение денег, красноармеец Черковский — за подделку документов, комиссар Пискунов — за продажу оружия. Около 50 чекистов были казнены в губернских ЧК. Причем большей частью за преступления, которые в то время не карались смертной казнью: воровство при обысках, самочинные обыски, подделку документов, взятки, спекуляцию. Особо стоит отметить казнь сотрудника Западной облЧК Волкова — «за расстрелы без повода и шантаж». Эти приговоры послужили началом первой чистки ВЧК, которые с тех пор проводились регулярно. Есть основания думать, что такие суровые меры были личным требованием Дзержинского — по крайней мере, в то время, когда осенью 1918 года он ездил за границу, расстрелы сотрудников ЧК прекратились. Так что «чистые руки» чекистов обеспечивались очень суровыми мерами.

(обратно)

255

Попов впоследствии материализовался у Махно и закончил свою бурную биографию во время разгрома махновских банд.

(обратно)

256

В приложении приведены несколько протоколов Царицынской ЧК. Из них видно, как на самом деле работали кровавые «чекистские трибуналы», какое наказание и за что они давали. А вскоре, кстати, грянула и амнистия. 6 ноября 1918 г., VI чрезвычайный съезд советов постановил:

«Освободить от заключения всех тех задержанных органами борьбы с контрреволюцией, которым в течение двух недель со дня ареста не предъявлено или не будет предъявлено обвинение в непосредственном участии в заговоре против советской власти; всех заложников, кроме тех из них, временное задержание которых необходимо как условие безопасности товарищей, попавших в руки врагов;…предписать всем революционным трибуналам и народным судам в срочном порядке пересмотреть списки осужденных ими лиц с целью применения досрочного освобождения в самых широких размерах в отношении тех из них, освобождение которых не представляет опасности для республики».

(обратно)

295

Опубликованы в сб. ВЧК — ГПУ. Документы и материалы. М., 1995.

(обратно)