Игорь Акимов

мысль и мяч

Не представляю, на что вы рассчитываете. Договорить нам не удастся: у меня не бывает свободного времени.

Тренер киевского «Динамо» Виктор Маслов лишь мельком взглянул на меня и снова повернулся к полю, на котором московское «Торпедо» тщетно пыт тается пройти оборонительные бастионы луганской «Зари».

Мы в Адлере на весеппих сборах. Маслов — высокий, крепкий, с волевым малоподвижным лицом. Глаза словно стеклянные — ничего в них не прочтешь, но что-то мне подсказывает, что, когда он окажется среди своих ребят, эти глаза оживут и я еще увижу в них н мягкость, и любовь, и озорство — последнего больше всего. А «Торпедо»... Вот уже шесть лет прошло, как Маслова оторвали от команды, которой сн отдал всю жизнь, которую он создал, когда больше тридцати лет назад привел на автозавод к директору Ивану Алексеевичу Лихачеву своих товарищей по клубу «Пролетарская кузница». Что бы ни случилось, «Торпедо» для него всегда останется родным. Потому так подчеркнуто неподвижно сейчас его лицо.

— Но ведь не все же время вы работаете,— осторожно подступаюсь я.

— Ошибаетесь. Все время.

— Даже когда остаетесь один?

— Тем более! Тогда никто не мешает думать.

Но если футболиста кормят ноги, то журналиста— терпение. Я остаюсь с командой.

Вторые сутки идет дождь. Утренние занятия — разминка, бег, упражнения со штангой — проходят среди луж, в тонкой водяной кисее. Труднее всего выбраться под этот душ, но вот выбежал и стал разминаться тренер. Значит, ка^ всегда...

Потом теория футбола. Потом отработка элементов техники на кортах. Перед сумерками — кросс: при одном лишь упоминании о нем даже знаменитые своей выносливостью ветераны «Динамо» бледнеют и понижают голос.

—    Изучи жизнь на деле,— говорит мне Андрей Биба.— Лучше пробежать один кросс самому, чем сто раз смотреть, как это делают другие.

—    Получишь неизгладимое впечатление. На всю жизнь! — добавляет Володя Щегольков.

Они правы, но у меня есть оправдание: сроки командировки недостаточны, чтобы доктор успел после такого эксперимента поставить меня на ноги.

Непривычного зрителя тренировка на стадионе может привести в растерянность калейдоскопической сменой картин. После общей разминки вдруг наступает хаос, в котором каждый футболист делает что-то свое — и все это на скорости, в разных направлениях. Маслов — в центре поля. Дирижер.

—    Двигаться, двигаться! — то и дело слышится его голос.— Все приемы выполнять на скорости. Быстрее! Еще быстрее!..

Когда он оказывается поблизости, я будто невзначай спрашиваю:

—    Вы добиваетесь, чтобы они и в матчах не останавливались ни на минуту?

—    Они должны быть готовы к этому. Но в матче важнее смена ритма. Любой футболист даже на девяностой минуте игры, получив в удобной позиции мяч, должен уметь «взорваться»: рвануться к воротам, убежать от одного защитника, обвести еще двоих, обмануть финтом вратаря и точно ударить. И все это на спринтерской скорости, будто и не было за плечами целого матча.

—    Но это невозможно!

—    Метревели это умеет.

—    А у вас в команде?

—    Пожалуй, Хмельницкий.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ НА ТЕМУ О СЕКРЕТНОМ ОРУЖИИ

Октябрьский тбилисский день не жалеет солнца.

Полуфинал Кубка. Истекла девяностая минута игры, но свисток судьи не приносит облегчения — счет пока 0 : 0. Команды идут на перерыв, оглушённые усталостью. Одиннадцать минчан, десять киевлян. Они проходят через стену горячего воздуха над Гаревой дорожкой, через свист трибун; ворота, гулкий коридор, где свет кажется тусклым и болезненным, раздевалки прямо и направо; окна распахнуты, но дышать нечем — духота. Они проходят через привычное скрещение взглядов, под обстрелом телекамер. Улыбаются, бодрятся: артисты! Разве скажешь. что у них сейчас из всех возможных желаний осталось только одно: лечь, и расслабиться, и вытянуть ноги. Не хочется говорить— нет сил. Не хочется думать — нет сил. Сердце бьется где-то под самым горлом. А как вспомнишь, что через десять — двенадцать минут снова на поле... В минуты малодушия (а они случаются и у сильных) кажется, что и врагу бы не пожелал такого. Но пройдет 10 — 12 минут, и они снова выйдут на поле, будут атаковать и обороняться, делеть рывки, финты и удары по воротам с ходу, удары, в которые уже не в силах вложить без малого тысячу килограммов, как это было в начале матча, но полтонны, может быть, и удастся, и. глядишь, даже этого сейчас хватит для гола — ведь и вратарь измочален...

Кажется, что еще надо? Ребята сами все понимают: постараются, выложатся.

Оказывается, этого мало. Ведь понимают важность матча и те, другие.

И вот открывается дверь, и в раздевалку входит тренер — Виктор Александрович Маслов. Он улыбается. Сейчас он должен сказать какие-то слова. Единственные. чудодейственные. Слова, которые должны вызвать взрыв. Каждый раз другие, годные в употребление только раз, всемогущие именно в этот момент.

— Ну, ребята, судя по всему, игра сделана,— говорит он.— Еще немного — и забьем гол...

Это еще не те слова. Эти необходимы, но сейчас выполняют служебную роль: дают тренеру выиграть время. А где же те?..

Игры с минским «Динамо» для киевлян традиционно трудные. Психологический узел сезона. Весной, когда ехали в Минск, у многих были недобрые предчувствия. Мечтали хотя бы о ничьей. А тренер сказал: выиграем. Для этого надо было перехитрить минчан, которые охотно и умело играют в защите. И перехитрили! Отдали им инициативу, вынудили атаковать. Рискованное предприятие: на первых же минутах дважды мяч попадал в штангу ворот, защищаемых Евгением Рудаковым. Зато в обороне противника появились «окна». Правда, в первом тайме этим не удалось воспользоваться: киевляне заиграли в обычной манере, борьба переместилась на сторону минчан, те тоже заиграли в обычной манере... «Вы чте ж это делаете, ребята,— сказал в перерыве Маслов,— не даете хозяевам поля поиграть?» Дали.

На первых же минутах, почувствовав простор, те бросились в атаку — и получили гол. Это их только подстегнуло. Они бросились снова — и получили еще один, а потом еще и еще...

Но игра на игру не приходится.

Тренер останавливается возле Виталия Хмельницкого.

—    Что, Хмель, силы еще есть?

—    Есть, Виктор Александрович! — с готовностью вскидывается тот.

—    А от защитника сможешь убежать?

—    Убегу.

На парне лица нет, и ноги у него, должно быть, избиты — всю игру его сносили безжалостно,— но видно, что сдержит слово. Убежит.

—    Значит, играть будем так.— Тренер говорит медленно и тихо.— Вытягиваете всю их команду к центру, а потом длинный пас на Хмельницкого или Пузача...

И это еще не те слова. Это лишь обычное напоминание. как найти ход к чужим воротам.

Истекают последние минуты перерыва.

Толя Бышевец сидит возле окна хмурый, безучастный. Подьел своих Поддался на провокацию защитника. ударил его по ногам (почти в точности повторение истории с Численно в матче чемпионата мира против ФРГ), теперь товарищи играют в меньшинстве. В этом-то и дело, это и гнетет команду. Небось, сейчас все болельщики — на стадионе, возле радиоприемников и телевизоров—уверены, что победа минчан — вопрос времени. Если и эти десять ребят так думают и собираются тянуть время, чтобы продержаться оставшиеся полчаса в надежде на завтрашнюю переигровку,— тогда конец.

И вдруг приходят нужные слова.

—    Забудьте, что вас десять. Играли же вы когда-то с двумя полузащитниками — и неплохо получалось. А нынче целый сезон играли с четырьмя. Куда как жирно, ни одна команда себе такого не позволяла! Так что, если один раз сыграете с тремя полузащитниками. — золотая середина! — ничего с вами, голубчики, не сделается.

Маслов притворно сердится, команда недоумевает. И тут вдруг следует эффектная концовка.

—    Итак, играем по системе 1 — 4—3 — 2, самой оригинальной в мире. Надеюсь, вы докажете ее непобедимость...

Это, конечно, шутка. И все же...

—    А ведь и правда, хлопцы, система! — первым отзывается Турянчик. Он даже не пытается скрыть простодушного изумления.— Вот это да!

Ему вторит дружный хохот. Шутка пробила кору усталости, взломала ее. Но еще чего-то недостает...

— Есть предложение,—поднимает руку Биба,— пойти к минчанам и сказать нм честь по чести: так, мол, и так. Чего зря время тянуть, пусть сдаются. Дсло-то все равно безнадежное!

Новый взрыв хохота.

Команда поднимается легко, в охотку. Когда через минуту они ныйдут в гулкий коридор, соперник будет озадачен переменой в настроении киевлян. Когда через несколько минут они неудержимой лавиной бросятся вперед, в атаку, навстречу победе и славе, озадачены будут миллионы болельщиков.

...А он сидит, сутулясь, на краю поля, на тренерской скамье (самое неудобное место: отсюда футбол не видишь, а только угадываешь, да делать нечего — служба!), словно не причастный к той буре, которую вызвал в тысячах сердец своей волей. Во взгляде холод и отрешенность. И только синева под глазами — ее не было ещё полчаса назад — выдает, как он устал. Будто вся депрессия, угнетавшая ребят. перешла в него. Надо бы узнать, есть ли такой закон — сохранения психической энергии...

Трибуны ревуг: Биба снова повел своих в атаку.

Тренер оборачивается к врачу:

—    Сергей Федорович, у тебя пирамидон под рукой? Голова что-то разболелась...

егодня мой день. У ребят на тренировках получалось все. Маслов доволен; в его глазах не угасает веселый блеск, он чаще шутит, а движется без обычной стремительности, как-то спокойней; судя по всему, позволил себе чуть-чуть расслабиться. Для меня этого достаточно.

Дело идет к полуночи, команда спит, мы сидим в полутемном холле, и я стараюсь быть предельно объективным:

—    Не понимаю людей, посвятивших свою жизнь спорту. Не понимаю их житейской философии. Ведь в конечном счете усилия любого человека служат достижению одной цели: счастья в жизни. График жизни в идеале таков: восходящая прямая, вершина которой находится в самом конце. То есть если человек нашел себя, свое место в жизни, у него всегда вершина впереди — до тех пор, конечно, пока у него есть силы заниматься чем-то более существенным, чем воспоминания о прошлом... И только у спортсменов иначе. В двадцать, в двадцать пять, самое позднее в тридцать лет они достигают своих вершин. Потом кривая идет вниз. И тут перед человеком встает печальная дилемма: или смириться с судьбой и жить сегодняшним днем и воспоминаниями, или же найти в себе мужество, чтобы начать все сначала. Ясно, что на этот раз цель будет далека от спорта. Поступок достоин восхищения, но давайте ответим честно: стоило ли тратить лучшие годы и силы на временное увлечение?..

Маслов смеется:

—    Грубая работа, молодой человек.

—    Не понимаю вас, Виктор Александрович.

—    Объясню. Во-первых, довольно беспомощно пытаетесь меня разговорить. А во-вторых, ваше философское построение — это фикция. Мираж. Слова, за которыми ничего не стоит.

—    Докажите,— обиженно говорю я.

—    Тут и доказывать нечего. По-вашему, цель спортсмена — максимальное спортивное достижение. А это вовсе не цель. Это — средство. А цель всегда одна — сам человек.

—    Вы говорите об идеале?

—    Иначе нельзя. Иначе все это без толку. И тогда, как сказал один остряк, лучше уж пиво пить.

Маслов закуривает сигарету. Обычно он держится очень прямо и движется легко, несмотря на полноту, но в кресле он по-медвежьи неуклюж и кажется еще сильнее, чем есть на самом деле.

—    Об идеале не обязательно думать все время,— продолжает он,— но где-то в подсознании этот образ — причем совершенно конкретный, до деталей!— должен жить в спортсмене. Идеал игрока. Идеал команды. Со временем этот образ меняется — такова жизнь, но как вершина, как ориентир он всегда впереди. Он обогащает жизнь, привносит в нее ту соль, без которой все остальное неуловимо, но наверняка обесценивается... Поймите, молодой человек, тщеславие — это прекрасно, это дополнительный мотор огромной силы. И деньги — тоже мощный стимул. А если бог дал человеку и молодость, и талант, и не обошел удачей,— вот вам и данные для взлета. Но если он не помнит об идеале, победы для него так и остаются деньгами и удовлетворенным тщеславием (а душа не получает ничего), а поражения сеют в нем страх и неуверенность, хотя могли быть только уроком. Вместо мужества он учится ожесточению; вместо любви — подозрительности; вместо чести, гордости, самопожертвования — расчету. И тогда исход предрешен. Раньше или позже наступает момент, когда от прошлого остаются лишь пожелтевшие газетные вырезки, да медали, да еще кой-какое барахлишко, прихваченное в заграничных турне. А друзей нет (поклонникам нужен «функционирующий» идол, так не о собутыльниках лее говорить), и удовлетворения нет, и в собственной душе нет ничего, на что можно было бы опереться. И человек жалуется на судьбу, на забывчивость и неблагодарность окружающих, хотя сам виноват во всем. И тут уж, считай, повезло, если у него хватит силы не опуститься, сохранить достоинство и начать приносить пользу где-то на новом поприще. Чтобы хоть со второй попытки встать на дорогу, которая не заведет в тупик.

—    А если есть идеал?

—    Давайте договоримся сразу, что речь идет о тех, для кого спорт — дело всей жизни. Обратите внимание: еще пятьдесят лет назад таких людей почти не было, разве что в цирке выступали. Теперь их десятки тысяч. Веление времени. Специализация пришла и сюда. Многие ваши футболисты стремятся сейчас попасуь в институты физкультуры и на курсы тренеров. Но на этот путь должны становиться лишь те, кто решил, что только футбол даст им возможность полностью выразить себя, свое «я». Что, только живя в нем, изучая его и передавая свое знание другим, они смогут быть счастливы и принесут счастье другим.

—    А вы могли бы назвать фамилии футболистов, которые не думали об идеале и на этом сломались?

—    К сожалению, даже очень много. Но стоит ли? На человеке никогда нельзя ставить крест. И не только в таких крайних ситуациях. Человек в спорте — это уравнение с множеством психологических неизвестных. Бывает, что у футболиста долго не идет игра. Ничего не получается. «Раздеть» его донага, доказать, что он все делает неправильно, проще простого. Но такая травма может стать неизлечимой. Какой же я буду тренер, если стану (пусть сгоряча — это не оправдание! — или чтобы доказать собственное превосходство— а это и вовсе худо!) культивировать у своих ребят комплекс неполноценности? Нет! Что бы ни происходило, спортсмена нельзя лишать права надеяться.

—    В чем же видите вы главную задачу тренера?

—    Двигать вперед дело могут только живые люди, индивидуальности. Личности! Такие, как Эйсебио,

Р. Чарльтон, Альберт, Валентин Иванов... У нас сейчас ярче всех Воронин... Вот это и есть для нас, тренеров, половина дела: помогать молодому парню стать самобытной личностью, почувствовать себя. На всю жизнь.

—    А вторая половина дела?

—    Личности сложить в коллектив. Подобрать их так, чтоб один дополнял другого, чтобы стали единым целым, монолитом — и не теряли при этом своих индивидуальных достоинств. Чтобы не было мозаичности, а единый, цельный образ — неповторимое лицо команды.

—    Однако и плохие команды имеют лицо,— демонстрирую я свою наблюдательность.

—    Достаточно уродливое. А ведь мы говорим об идеале. О том, что создаем красоту. О том, что воспитываем чувство прекрасного: сначала у футболистов, а через них, через их игру — у зрителя.

—    Я слыхал на этот счет другую теорию. Некий Иван Иванович или Василий Сидорович ходит на работу, нервничает, волнуется, выслушивает нагоняи начальства — короче говоря, доходит до определенной степени психоза. Где ему «разрядиться»? Дома? На жене и детях? Чревато последствиями. Тогда он идет на футбол...

—    Тоже верно,— улыбается Маслов,— но если «разрядку» дает азарт, то врачует все то же прекрасное... Кстати, вы не слыхали где-нибудь, как эта «черпая» психическая энергия, которая высвобождается при «разрядке», воздействует на спортсменов?

Еще о прекрасном.

Автобус мчится по серпантину дороги. Слева скалы, справа далеко внизу море. В автобусе пахнет растирочной мазью; возвращаемся после контрольного матча из Леселидзе. Вдруг слышу голос Виктора Александровича:

—    Миша, останови машину! — Он поворачивается лицом к салону.— Ребята, посмотрите, какой закат!..

Выходим на край обрыва. Отражение заката падает на горы странными бликами. Горы плывут, как разноцветные паруса.

— Парни так устают,— тихо говорит мне Маслов,— что не видят ничего вокруг. Кроме поля и мяча. А эти бесконечные переезды! В кино или театр выберешься — событие! Если попадаем в город, где есть хорошие музеи, Коман силой тянет туда дублеров (у основного состава такие нагрузки, что самим предоставляем право решать, идти или нет). Пусть смотрят красоту, пусть она войдет в их кровь. Это скажется на игре.

—    Мне недавно довелось прочитать рассказ о молодых футболистах,— говорю я.— О мальчишках. Увлеченные самим процессом игры, ее красотой, они забывают, что надо забивать голы.

Маслов смеется:

—    Интеллигентские штучки. Футбол — игра мужественная, игра целеустремленная. Для нас он дело, без которого мы не мыслим своей жизни. А гол — награда за труд, пот и творчество. Мы учимся побе-ждать и учим этому зрителя. А тщеславное «ах, поглядите только, как я умею!» — это не красота. Это или от жестокости, или от неверия в свои силы...

Дождь прошел — пошел снег. Потом снова дождь. Потом ударила жара.

Разминка перед игрой. Федя Медвндь получил пас на удар и рванулся к мячу. Маслов быстро оборачивается ко мне:

—    Сейчас промажет.

Действительно, мяч летит далеко в сторону. Маслов — подчеркнуто прямой, руки в карманах куртки — идет к Феде и что-то показывает тому, поворачивая стопу и так и этак. Федя улыбается, вижу, со-гласеп.

Когда Виктор Александрович возвращается на край поля, я спрашиваю, как он угадал ошибку.

—    При чем здесь «угадал»? — ворчит Маслов,— Увидел. Он первый же шаг сделал неверно.

—    А сам он это почувствовал?

—    Конечно. Потому и засуетился. Но момент был уже упущен. В матче такое недозволено. На заводе или в конструкторском бюро, если вы сегодня что-то не успели, завтра еще можно поднажать, наверстать упущенное. А у нас па нашем «производстве» все делается сегодня, сейчас, в эту минуту. Чего не успел, уже никогда не наверстаешь.

Едем на игру. Я вхожу в автобус одним из первых и занимаю место получше. Через минуту, когда все рассаживаются, один Виктор Серебрянников остается на ногах, ищет, куда бы приткнуться.

Вижу, как мрачно смотрит в нашу сторону Маслов.

Серебрянников втискивается, где посвободнее.

Маслов повторяет:

—    Прошу всех занять свои места!

Вдруг понимаю, что это касается меня. Уступаю Виктору его «законное» место.

...Знаменитая «счастливая» вязаная шапочка Маслова, раз и навсегда установленные места в автобусе, бутсы, которые даже примерить не позволят другому... Прежде это называлось суеверием, теперь — частью психологической подготовки. И так оно, между прочим, и есть.

Вечером команда собирается в холле. После двусторонней игры сил остается немного: ребята полулежат на диванах и креслах, редко-редко кто встанет; разговор еле теплится. Больше месяца не были дома. Тоска. У Феди Медвидя за это время дочка стала узнавать маму, у Гриши Ищенко родился сын. Когда он его увидит?..

«Дед» (так между собой называют Маслова футболисты) заперся с Терентьевым и Команом. Работают. У них нелегкая задача. Ведь в минувшем сезоне киевляне взяли и золото и Кубок. Повторить такое два сезона подряд у нас в стране еще не удавалось никому. А не повторишь... Как тут не вспомнить о знаменитой и еще окончательно не преодоленной проблеме «меценатов»? Маслов с нею знаком близко. В 1960 году руководимое им «Торпедо» тоже сделало дубль, а в следующем сезоне дошло «только» до финала Кубка и завоевало «только» серебряные медали в первенстве. Маслов поехал в отпуск прямо с банкета, на котором команде вручали медали, а когда вернулся, узнал, что уже две недели, как уволен... Чего же добились «меценаты»? Только того, что через полгода команда развалилась.

Удастся ли на этот раз Маслову повторить дубль?

Футболисты уверены в успехе. Тренер говорит: посмотрим.

—    Против нас будут все, это естественно,— говорит он, когда мы спустя час гуляем в темноте по парку.— Но предстоящий сезон сложнее совсем по другой причине. Год назад команды увлекались схемами. Только где-то к осени, после Англии, да и то далеко не сразу, наметился перелом: поняли, что в футболе появился игрок нового типа, который и делает погоду, и что нужно идти от него к схеме, а не от схемы к игроку, как это было у нас.

—    - Вы хотите сказать, что соперники в этом сезоне будут подкованней?

—    Вот именно. Еще не все знают, как создается игрок нового типа. Но образ его перед глазами у всех. Значит, вопрос массового «производства» его — вопрос только времени. За несколько месяцев такое не делается, но сейчас в нашем футболе происходит смена поколений. Самый подходящий момент.

—    Чемпионат мира в Англии был для вас огкр»-вением?

—    Пожалуй, нет. Но он вселил в меня уверенность, что я нахожусь на правильном пути. Первые шаги были сделаны еще в «Торпедо». Когда я пришел в ростовский СКА, уже «видел» его — футболиста нового типа.

—    Что ж это за требования, которые вы ему предъявляете?

—    Представьте себе, в этих требованиях нет ничего необычного. Во-первых, работоспособность игрока и в связи с этим — радиус его действия. Оставим в покое набившие оскомину зарубежные авторитеты, посмотрим, скажем, на Федю Медвидя. Он ни минуты не стоит, он появляется то возле одной, то возле другой штрафной площадки — в зависимости от ситуации. Пространство ему предоставлено планом игры. Причем уверяю вас: если бы пришлось сыграть матч длительностью не в девяносто минут, а в сто восемьдесят,— его активность вряд ли снизилась бы. Во-вторых, способность «взрываться». Об этом мы уже говорили. В-третьих, футболист должен быть физически полноценным, то есть атлетически всесторонне развитым, и в первую очередь ловким.

—    Кто из ваших ребят полностью удовлетворяет этим условиям?

—    До идеала им далеко, но многие «прибавляют» прямо на глазах. Самый яркий пример — Володя Мунтян. Он идеально координирован, легок, ловок, в совершенстве владеет телом. Ему не хватало выносливости, скорости — подравнял! Нашел пути экономичного бега. О его колоссальной трудоспособности можно говорить разве что с изумлением, но я скажу иначе: только так должен сегодня работать над собой футболист, если он хочет быть на уровне современных требований. О его финтах, способности видеть поле, точно отдать мяч писалось уже много. У него еще есть недостатки в ударах по воротам, но он знает об этом — и работает. А когда добьется своего, тогда придется думать мне. Ведь каждое умение футболиста тренер стремится использовать с максимальным эффектом. Каждое умение увеличивает размеры площадки, на которой футболист действует. У него появляется больше связей с товарищами. Отсюда новые потенциальные тактические ходы. Чтобы они стали реальными, требуешь от соседа: прибавь в игре! Прибавит — хорошо, не может — ищешь подходящего исполнителя. Так появляется в команде новый человек, а у самой команды — новое лицо. Схема. И так постоянно...

Стадион, как линза, собирает на поле, словно в фокусе, весь зной, весь шум, всю психическую энергию. Как, должно быть, давит требовательная, многократно усиленная страстью воля сотен тысяч людей на психику покоряющих зеленое поле двух десятков спортсменов! Кто сможет сказать, какой силой души должен обладать сидящий на краю стадиона усталый человек — старший тренер команды,— чтобы противостоять этому незримому прессу, вдохнуть жизнь и страсть в своих ребят, сделать искусством загадочное действо, имя которому — футбол.