О мальчике, который умел летать...

Как-то в ясный зимний денек по улице древней Абдеры (мы имеем все основания назвать ее древней – дело происходило без малого две с половиной тысячи лет назад) прогуливался философ. Был он очень молод (чуть за двадцать – разве это годы для философа?) и пока не знаменит, но в Абдерах-то его знал каждый: уж очень выделялся молодой человек своим умом. Легенда не донесла, о чем он размышлял в тот зимний день, зато мы знаем, чем были прерваны его размышления: философ обратил внимание – невольно обратил внимание – на пожилого человека, который нес вязанку дров. Уточним: не на самого человека, а на его вязанку. Она была столь компактна и соразмерна, что нести ее – это было сразу видно – не составляло труда, хотя вес ее был немал.

Повторяем: была зима, и вязанки дров философ видел каждый день, в том числе и у себя дома. Повторяем: несмотря на молодость, философ был очень умный человек, он знал цену любому рукоделью, и неожиданная совершенная гармония в столь прозаическом предмете, как вязанка дров, сказала ему больше, чем нам 550 ответов на вопросы в знаменитом миннесотском тесте.

– Почтенный Протагор, – сказал он, – у меня есть к тебе предложение.

– Я тебя слушаю, Демокрит, – ответил Протагор, не опуская вязанку на землю, поскольку, когда тебе за пятьдесят, проще и экономичней держать вес на плечах, чем лишний раз поднимать его.

Протагор ответил не сразу. Он не удивился предложению, поскольку знал себе цену, хотя с первого же мгновения знал, что не примет его. Но так приятно было представить себя – пусть только на несколько секунд – в ситуации, о которой он мог лишь мечтать...

– А кто будет кормить мою семью, Демокрит? – вздохнув, спросил он, считая, что закрывает тему.

– Может быть, я неточно выразился... Я предлагаю – я прошу, Протагор: будь моим учеником.

Но Протагор уже стоял на земле; логика жизни убила мечту и больше та не мешала ему.

К счастью, в те времена даже в Абдере существовало сословное неравенство – к счастью для Протагора. Иначе говоря, молодой Демокрит был богатеньким, как Буратино, и – к счастью для Протагора – для Демокрита деньги были не целью, а средством.

– Сколько ты зарабатываешь за сезон? – спросил он. Протагор назвал цифру.– Хорошо, я буду платить тебе эти деньги...

Так появился первый в мире студент, который не только учился, но и получал для этого стипендию. Кстати, это был и первый в мире философ, который пришел в науку от конкретного, вещного дела. Неудивительно, что свою самую знаменитую философскую работу он начнет словами: «Мера всех вещей – человек». Ему было просто – он писал о себе.

Что нужно, чтоб не погас огонь?

Между прочим, стоит подумать: что толкнуло на этот поступок

Демокрита? Только ли тщеславие раскрывало кошель мецената? Какая сила заставляла великих живописцев и естествоиспытателей возиться с учениками? Ведь если ты окружен задачами, так что хватаешься одновременно за две, за три – за все сразу! – чтобы как-то отбиться от их назойливых приставаний, – откуда в этом цейтноте возьмутся время и силы на наставничество во имя самоутверждения или из жалости или из гордыни?

Вспомните, мы уже писали: когда еж двинулся – не имеет значения, в каком положении находятся его иголки. Скажем то же самое по-русски: творец в процессе работы лишен чувств; значит, все, что нас толкает на поступки, – ему чуждо. Есть только он – и задача. А решение задачи – это всегда мозговой штурм. Можно идти на него и одному, а все же вдвоем сподручней. Во-первых, у другого человека, если он мыслит самостоятельно, всегда в чем-то отличная от нашей точка зрения. Во-вторых, напомним уже известный вам принцип: откуда я знаю, о чем я думаю, пока не скажу; то есть, чтобы ясней увидеть задачу и создать поле, в котором родится интуиция, требуется выговориться, с помощью потока сознания стимулируя интуицию. Но выговориться можно только с близким тебе по духу партнером. С таким, чтоб вы с ним составили диполь. Самый надежный механизм. Наилучший механизм для решения задач.

Значит, Демокриту нужен был оселок, достойный оппонент, идеально ощущающий гармонию. Ему нужна быта идеальная точка опоры, чтобы решать окружающие его задачи.

Меценат имел гениальную интуицию (ведь не зря он угадывал в толпе поэтов и скульпторов именно тех, которые остались не только в веках, но и в тысячелетиях). Но он не имел в руках дела – не владел ни сти-лом, ни резцом. Но он мог оценить! И он видел, где чего недостает: у него был нюх на темы, или – по-нашему – на задачи. А назвать задачу (заказать ее творцу) – это половина пути к ее решению. Вот за что он платил!

Наконец, великим живописцам были нужны не подмастерья, а эталоны, по которым они сверяли свою критичность. Великим естествоиспытателям... неужели великие Гельмгольц и Резерфорд были столь наивны, что надеялись чему-то научить своих учеников – будущих великих (уже тогда великих – просто, кроме них и их учителей, еще никто не знал об этом) Сеченова и Капицу?..

2) чтобы поддержать в себе творческий огонь (одно полено горит плохо; два не погаснут, пока не прогорят совсем);

3) чтобы всегда иметь перед глазами эталон из будущего.

Как говорили древние: подготовь ученика, у которого мог бы сам учиться.

Постскриптум. Надеемся, теперь вы поняли, что нужно, чтоб не погас огонь? – нужна тяга.

В мире мудрых мыслей

Мы отвлеклись; тем не менее выводы из притчи о Демокрите и Протагоре сделать надо.

1) чем бы ни занимался талантливый человек – все у него получается;

2) чем бы ни занимался талантливый человек – он все делает хорошо;

3) совершенная гармония – в чем бы она ни проявлялась – не бывает случайной (разумеется, мы имеем в виду гармонию как продукт человеческой деятельности человека);

4) если талантливый человек сделал вещь несовершенную – и доволен ею, – значит, мы заблуждались насчет его таланта;

5) если человек, выложившись полностью, сделал работу не просто хорошо, но и лучше остальных – и все же недоволен результатом, – это безусловный талант;

6) талантливую работу – в чем бы она ни выражалась – невозможно не заметить;

7) талант не имеет возраста; зерно может пролежать в пустыне на дне сосуда пять тысяч лет, но стоит ему попасть во влажную, прогретую солнцем почву, – и оно родит колос.

Сизиф или лишенный памяти

Все слышали о Сизифе – о человеке, которого боги наказали бессмысленой работой. Каждый день Сизиф вкатывал на гору тяжелый камень, но когда вершина была уже совсем близко, камень срывался, скатывался вниз – и Сизифу приходилось начинать все сначала.

Эго знают все; сизифов труд – ходячий образ; но почему-то никто не любопытствует: как богам удалась эта штука?

Посудите сами. Сизиф был очень сильный, очень умный и находчивый человек; настолько умный и находчивый, что когда жизнь его кончилась, он, мечтая о бессмертии, смог трижды обмануть смерть. Чем нарушил естественный ход процессов в природе. Но за удовольствие надо платить – и боги назвали свою цену: получив желаемое бессмертие, до скончания времен Сизиф был обречен заниматься бессмысленной работой. Так вот, возвращаясь к нашему вопросу, зададим его несколько иначе: каким образом очень сильного, очень умного и находчивого человека можно заставить делать бессмысленную работу?

Ответ: достаточно лишить его умения видеть (формулировать) задачу.

Прежде – при положенной ему человеческой жизни – Сизиф решат задачи, как орехи щелкал. Не зря же он был любимцем богов! Не случайно же он был единственным человеком, сумевшим обмануть смерть,– задача, которая стоит остальных задач. А он ее решил трижды! подряд! Уже после первого раза смерть знала, с кем имеет дело, – а он все равно ее обманул; и потом – еще раз.

Теперь мы можем взглянуть на эту историю под другим углом. Сизиф не просто обманул смерть; он решил задачу – раскрыл тайну природы – значит, добился бессмертия. Смог. Сам. Представляете, что бы он смог дальше, если б у него была возможность?.. И боги остановили его самым простым способом, который вы уже знаете: они лишили его способности видеть задачи.

Прежний Сизиф был великий выдумщик Как всякий талантливый человек, он в любом деле видел задачу (значит, или 1) видел это дело по-своему, не так, как все; или 2) видел неизвестное, затаившуюся «черную дыру» в работе, которая остальным представлялась рутинной). И уж не увидеть задачу в задании, которое дали ему боги, он не мог.

Ведь ему сказали прямо, без утайки: закатишь камень – снимаем кару. Значит, в этом задании что-то было, какой-то подвох; значит, просто на силу и ловкость надежды было мало – требовалось что-то еще. Это же так очевидно! И прежний Сизиф понял бы это с полуслова, и подошел бы к заданию не как к физической работе, а как к хитроумной задаче; и непременно придумал бы что-нибудь, например, гениально простое подспорье: клин. Подкладывая его под камень хоть через каждый метр, Сизиф исполнил бы задание с комфортом, даже не упарившись. Но еще вероятнее, что он и этого не стал бы делать. Зачем работать физической силой, если можно взять силой ума? Это было бы вполне в его духе: не просто выиграть, но выиграть красиво.

Этого не случилось. И вот уже несколько тысяч лет, по сей день, он снова и снова катит свой камень к вершине горы. Иногда – с отчаянием, и почти всегда – с тупым равнодушием. Знает, что не вкатит, но есть цель, есть задание, есть привычные обстоятельства – как вчера, так и сегодня, и завтра наверняка будет то же самое, дай бог, чтоб не хуже...

Не так ли и мы катим тяжелый камень по колее, в которую нас поставил случай или обстоятельства? Понравиться это не может, удовольствия мало, но мы видим, что и другие катят свои камни – кто обогнал нас, кто отстает, кто это делает с остервенением (неужто он что-то видит впереди? неужели камень не мешает ему смотреть?), а кто только делает вид, – и мы себе думаем: такова жизнь, таковы правила игры...

Так вот, имейте в виду – как раз в игре вы и не участвуете! Вы даже не зритель – ведь зритель должен быть свободным, по крайней мере, на то время, пока он становится зрителем; свободным – чтобы стать частью игры. А где вам взять свободу? – ваш камень всегда при вас. И когда дома вы срываете зло на своих близких – это он, ваш камень, лишил вас сил быть хотя бы дома свободным. И когда вы не способны воспринимать гармонию в виде прекрасной музыки, живописи, литературы, предпочитая суррогаты, – это он, ваш камень, опустошил ваш энергопотенциал. И когда на любовь к вам вы можете ответить только любопытством и удовлетворяетесь на уровне самолюбия, которое быстренько разменивает любой золотой на медь, – это он, все он, ваш камень давит денно и нощно вашу жизнь, вашу судьбу.

Послушайте! Ну, Сизифа как-то можно понять: он платил своей черной работой за бессмертие. А вы-то платите за что (простите, не вы–мы, все мы)? – за право не умереть с голоду.

А выход есть, и он только – творчество. Только оно превращает постылое каченье камня в игру. А в игре мы свободны. И жизнь обретает смысл и перспективу. И не только на будущее. но и в прошлое: ведь если в прошлом у нас решенные задачи, так сладостно вспоминать эти минуты изумительного полета. Как ни странно, никогда эти воспоминания не становятся тусклее, никогда не теряют в цене, никогда не утрачивают способности быть надежной опорой и источником новой энергии – для новых задач.

От мысли к идее

Нам бы очень не хотелось, чтобы вы, делая выводы из мифа о Сизифе (или из своей судьбы – если в Сизифе вы узнали себя), поставили знак равенства между критичностью (о которой пока вы не знаете ничего) и талантом (о котором до сих пор вы тоже толком ничего не знали, и потому эти два незнания так легко совмещаются и подыгрывают друг другу).

Повторяем: талант – это способность к самовыражению, позволяющая оригинально решать известные задачи. А критичность – только одна из трех его составляющих.

Напоминаем: каждая из составляющих таланта – энерго-потенциал, психомоторика и критичность – может в какой-то степени компенсировать дефицит других. Но не замещать! Как вы видели, стоило у Сизифа отнять критичность – и он лишился таланта, перестал видеть задачи. (Между «видеть» и «решить» мы не делаем принципиального различия. Между этими двумя действиями стоит техника – дело наживное.)

Вот и первый вывод напрашивается: критичность – это «глаза» таланта.

Если так, то и второй вывод рядом: сколь бы ни был велик ваш энергопотенциал, вы не увидите задачу, если рассчитываете только на него. Подъемная сила воздушного шара, сила мышц Сизифа – это только непременные условия (условие полета, условие выполнения работы), но не сам полет, не работа – не творчество. «Сила есть – ума не надо» – прекрасный принцип: катите свой камень по набитой колее!

По аналогии делаем и третий вывод: сколь бы ни была совершенна ваша психомоторика, если вы рассчитываете только на нее – вы не увидите задачу. Прекрасно сконструированный и построенный воздушный шар лежит бесформенной грудой. Ловкость и мысль Сизифа – только условия для творческого процесса. (Напомним, что творчество возникает лишь при встрече с неизвестным, а ловкость и мысль – это инструменты для работы с известными, освоенными предметами и понятиями.) Как говорили древние, «многознание уму не научает», то есть, никакие знания, никакие навыки не помогут увидеть в привычном новое.

Вывод четвертый: оптимальные энергопотенциал + психомоторика – это условие, достаточное для жизни с комфортом; но и только! Воздушный шар, наполненный газом – это всего лишь аттракцион. Сизиф, катящий огромный камень в гору, – раб чужой программы. «Умение и труд все перетрут» – инструкция для слепого мула, который ходит вокруг колодца, вращая ворот для подъема воды.

Вывод пятый: в любом деле зашифрована задача.

Мы договорились: силы для этого есть, мысль готова исполнить любую работу. Чего нет? – нет точки приложения мысли, она ни во что не упирается, не ощущает дискомфорта.

Вы не отстаете от нас? – осталось последнее усилие. Вопрос: когда, отчего, в каких обстоятельствах мысль ощущает дискомфорт?

Ответ: когда имеются две точки зрения. Когда приходится оценивать, примеряться и выбирать.

Этого не любит никто, мысль – тоже. И у нее есть блестящие уловки, способы уйти от работы. Например – компромисс (если сил мало) или шаблон (если силу некуда девать).

Компромисс – это целая философия, мировоззрение, установка на всю жизнь – и для себя, и для детей, а если успеем внушить – то и для внуков. «Ласковый теленок двух маток сосет», «Моя хата с краю», «Слово – серебро, молчание – золото», – что и говорить, мудрые мысли, если хотим прожить тихонько, незаметно, завязав глаза, заткнув рот и вывернув руки своей совести. Разумеется, на такую жизнь способен только совершенно бесталанный или изломанный, изверившийся, утративший энергопотенциал (от хронического переутомления и бесконечных отрицательных эмоций) человек. Когда-то у него, возможно, были мысли – крепкие, колючие, даже дерзкие, – но привычка прятать иголки, едва упрешься во что-нибудь твердое, едва ощутишь, что-то не так (а это и есть задача!), – атрофирует мышцы мыслей. Они становятся вялыми (такие легче свернуть), неконкретными (значит, уже нечем упираться в неизвестное – очень хорошо!), пока не останется знаменитая триада: мысли «об выпить, об закусить и об дать кому-нибудь по морде».

Шаблон – это способ действия другой философской концепции, которая благоденствует на двух мудрейших постулатах (опять диполь! – следовательно, надежнейший механизм): 1) не подставляй борта, 2) держи нос по ветру. Беспроигрышная игра. Правда, и выигрыши мелочевые: карьера, барахлишко, дача-машина. Зато как просто! – раз и навсегда отказался от собственного взгляда (культуры мышления), загородился стереотипами, усвоил правила: вышестоящим – «да», нижестоящим – «нет», равному – «ты – мне, я – тебе». Красота! Повторяем: слабосильным здесь делать нечего, цинизм требует ого какой силы. Зачем? Ну это же просто: чтобы задавить в себе человека. Потом, когда-то за это придется заплатить, но до этого «потом» еще дожить надо, важно, что у нас сегодня есть все, что сегодня мы в порядке.

Итак, компромисс и шаблон – это уловки. Но ведь есть же какая-то сила, которая принуждает мысль к работе, заставляет ее двигаться вперед, терпя дискомфорт, проламывая все прокрустовы маломерки?..

Человек действующий – самостоятелен; это – главное его качество. Но не заслуга. Просто он вот такой – и другим быть не может. И пока ему не истощили энергопотенциал, пока не сломали психомоторику, не затупили критичность, – он будет идти на свет задачи, получая отовсюду пинки, спотыкаясь на подножки, захлебываясь хлещущими отовсюду подлостью и цинизмом, проклиная свой жребий (ах, как бы славно ему жилось, кабы молился он на иконы шаблона и компромисса!), – и все-таки он будет терпеть и продираться вперед, идти из последних сил, а когда их не станет – ползти, – пока его не сломают, не добьют. Или пока не победит.

Плохо это или хорошо? Кому как, дело вкуса. Просто он такой, такова его сущность – а значит, и судьба.

Впрочем, не все же задачи достаются такою ценой. Маленькие задачи щелкать – это же одно удовольствие! (Которое продолжается лишь до тех пор, пока вы не похвалитесь ядрышком орешка. Вот тогда вам покажут, как выделяться, возникать, как играть в свою игру.)

Поймите нас правильно: мы никого не хотим унизить, дело делают все

(через неохоту, потому что иначе нельзя – компромиссник; так что щепки летят на версту – шаблонщик; правда, есть и бездельники, причем в превеликом множестве, но этим мы просто сочувствуем, и надеемся, что вы нам простите, если мы не станем сортировать их скучное нижнее белье)

– но все делают дело как все, и только человек действующий в любом деле ощущает задачу. Сначала ощущает, потом – видит; а уж тут ему не отвертеться – приходится решать.

Как он действует?

Или иначе: как его мысль превращается в идею?

Среди привычных, банальных мыслей возникает новая, совершенно не похожая на остальные. Ее нельзя назвать белой вороной: белая ворона ясна, просто она белая – и все. А эта мысль непонятна – и потому притягательна. Это пока даже не собственно мысль, а только ощущение ее, даже – предощущение. Облако. Чувство. Что-то не так, не совпадает, не соответствует, черная расщелина раскрылась под ногами, и то ли страшит, то ли обещает нечто. Можно, конечно, отвернуться, сделать вид, что не заметил. Можно. Да вот беда: ощущение дискомфорта остается. И чем старательней мы пытаемся отбросить. забыть это чувство, тем явственнее дискомфорт. (Вспомните, как Ходжа Насреддин запретил горбуну думать об обезьяне с красным задом; тот немедленно – и безнадежно – зациклился на этом.) Эта заноза портит нам жизнь и может сидеть в сознании как угодно долго – пока не соберемся с духом, чтобы выдернуть ее.

Две точки зрения, две мысли (вернее: мысль и чувство) – сблизившись – образуют неустойчивую систему. Одна часть диполя – мысль – это теперешнее знание о предмете; его мы получили 1) из книг, 2) из привычного дела, 3) из чужого опыта – что, как вы понимаете, практически одно и то же. Вторая часть диполя – чувство (пока только предощущение мысли: видим силуэт, но не видим лица) – это новая информация о предмете. Система неустойчива, поскольку чувство претендует на всю энергию (новое – источник положительных эмоций, а чувство – их проводник). Мысль с этим примириться не может; консервативная и малоэмоциональная, она использует все свои преимущества (она комфортна, удобна, привычна, надежна), чтобы задавить чувство.

Чувство задавить невозможно. Во-первых, потому, что оно по своей природе реактивно: оно возникает, как реакция на дискомфорт, и чем сильней давление на чувство – тем оно сильнее. Во-вторых, потому, что чувство – это самый первый знак интуиции; признак – она пробудилась, она готова работать. Она уже работает! – ведь это она отыскивает источники положительных эмоций, которыми наполняется чувство. Чувство жадно поглощает весь доступный ему энергопотенциал – но в самом пике, в самом расцвете происходит уже известный вам кульбит: айсберг переворачивается – чувство умирает, превратившись в мысль.

Вот самый удобный момент, чтоб выдернуть занозу (повторяем: раньше сделать это было нельзя – ведь чувство не задавишь). Вы исповедуете компромисс? Значит, вы действуете так: сводите черное и белое и говорите – «так ведь это одно и то же!» – и вопрос закрыт. Вам хватает сил (значит: нахальства, наглости, цинизма – счастливые качества!) жить по шаблону? Сидя на черном, вы оцениваете белое однозначно: ересь! – и рубите его под корень.

Но вы –– человек действующий, поэтому вам приходится идти дальше. Перед вами две отчетливые мысли. Значит – устойчивый диполь? Нет! Потому что обе мысли (подчеркиваем: разные мысли) об одном и том же. Надо выбирать. Скажем сразу: новое побеждает всегда; раньше или позже – но побеждает. Почему? Да очень просто: оно ближе к истине, значит, в нем больше гармонии. А где приходится выбирать из двух гармоний – там решающее слово за интуицией. Если человек находится на оптимальном уровне, его интуиция сразу делает выбор – как говорится, окончательный и обжалованию не подлежащий. Если оптимума нет – человеку приходится пройти через этап сомнений, накапливать новую информацию, сопоставлять ее, дифференцировать и интегрировать, – кормить интуицию, пока она не окрепнет настолько, что сможет заговорить в полный голос и настоять на своем.

Любая мысль, взятая сама по себе, это просто набор слов. Пустышка. Сколь угодно яркая, красивая – все это ничего не стоит, поскольку смысл мысли в ином: она – руководство к действию? – потому что она фиксировала известные предметы и понятия. Зачем что-то делать, если можно комфортно существовать в мире, который ясен и освоен? Новую мысль еще только предстоит воплотить. Назвав новые, еще не освоенные предмет или понятие, она называет цель. Нашей энергии она дает направление – превращает ее в вектор. А мысль направленная, мысль работающая, мысль действующая – это и есть идея: инструмент творчества.

Где находится критичность?

В этом процессе превращения мысли в идею на первый взгляд, пожалуй, ясно все, кроме самого начального посыла: каким образом, глядя на предмет, о котором мы все знаем (так до сих пор мы думали, и мы были совершенно уверены в этом), мы вдруг видим (чувствуем!) в нем нечто иное – иное содержание, иное значение, иной смысл?

В самом деле, как это получается? Ведь мы знали об этом предмете из книг: он черный. Потом нам его показали со словами: мол, можете убедиться сами. Мы поглядели – и убедились: да, действительно – черный. А потом что-то случилось с нашим зрением (с нашим внутренним взором) – и мы почувствовали: здесь что-то не то... Встряхнулись, взглянули еще раз – действительно не то!.. Но ведь мы же читали, нам объясняли... и все же – белый... Страшно подумать: все заблуждаются – и только я один прав? да разве так бывает?..

Бывает. Нормальный процесс. И если вы внимательно прочли главу о психомоторике, вы легко поймете, отчего это происходит.

Причина второго видения, причина двойного видения – в двухполушарности нашего мозга. Точнее – в его асимметрии. Еще точнее – в различии функций обоих полушарий.

Когда мы учимся – по книгам, по телевизору, у учителей, у родителей, у жизни, – мы узнаем нечто новое, набираемся знаний: о предметах, о процессах, о правилах «игры в жизнь». Все это – корм для левого полушария. Оно фиксирует любое знание, анализирует его, синтезирует и укладывает на нужную полку. Оно создает цельную, логичную, ясную и простую картину мира, в котором мы живем. Оно следит, чтоб соблюдались причинно-следственные связи: щелкни кобылу в нос – она махнет хвостом. Оно дает ответы на вопросы. Оно позволяет нам свободно (бездумно!) справляться с нашими производственными и бытовыми обязанностями, разбираться в отношениях с родителями и детьми, соседями и сослуживцами, и уж тем более – попутчиками в троллейбусе. Оно обеспечивает наше существование в современном мире.

Как вы поняли, чтобы жить нормально, обычно, как все, – вполне можно обойтись одним этим левым полушарием. И многие обходятся. Это – по нашей классификации – «правши».

Все бы ничего, да вот беда: ведь именно левое полушарие намечает будущее, прокладывает туда маршрут, отвечает за него. Спросите: а что в этом плохого? Логика в этой работе – первое дело; логики у левого полушария – завались; четко прокладывает маршрут, четко рисует будущее. Но какое будущее может нарисовать логика? Если сейчас имеем кирпич, то в будущем – очень большой кирпич, или вместо одного – сто кирпичей. Есть динамика, есть развитие. Но нет нового. Нового качества. Нет скачка. Мир не становится больше, комфортней, понятней. Как в калейдоскопе складываются бесконечно новые узоры – но все эти узоры сложены из одних и тех же стекляшек и зажаты в одни и те же зеркала.

Конечно, логика не чужда и ему; и в нем – если поскрести – можно найти мыслишки; не очень сильные, не очень настойчивые – однако они есть: мозг все-таки, нельзя иначе...

Здесь мы должны возвратиться назад и напомнить: чувство – это наше отношение к чему-то, находящемуся вне нас. Если предмет или понятие знакомы, чувство даже не успевает возникнуть (в нем нет необходимости) и ситуацию сразу фиксирует мысль, то есть работает левое полушарие. Если предмет или понятие незнакомы, они 1) пробуждают чувство и 2) становятся источником положительных эмоций. Интуиция работает с этим материалом – и рождает образ.

Оба полушария работают одновременно. Следовательно, если нам суждено увидать в знакомом предмете нечто новое – мы видим это сразу, в первый же миг.

В самом деле: предмет знаком (значит, уже освоен нашей мыслью, стал частью нашего мира) – и в то же время он нам неизвестен (значит, помимо мыслей вызывает и чувства, что трудно совместить: ведь мысль убивает чувство).

Ответ прост, он уже вам известен: полушария работают одновременно – и в этом все дело. Пока одно обрабатывает предмет логикой и фиксирует мыслью, другое охватывает его интуицией. И если есть хоть малейший зазор между очевидностью (результат логического освоения предмета) – и реальностью (результат интуитивного освоения предмета) – интуиция фиксирует эту щель в неизведанное. Фиксирует чувством.

Чтобы сразу снять остальные вопросы, любителям систематики покажем, кто есть кто, – как качество критичности связано с творческим потенциалом.

«Правша», или правильный человек

«Правша» видит любой предмет как часть гармоничной, разумной, увязанной со всем окружающим миром системы. (Надеемся, вы помните, что у «правши» – как и у «левши», кстати, – энергопотенциап ущербен.)

У него нет вопросов. В принципе он знает все, а если чего и не знает, то уверен, что с помощью логических ходов решит любую задачу. Его категоричность, как вы понимаете, зависит от уровня его энергопотенциала. Если он не слишком пострадал, значит, что-то перепадает и интуиции – то есть, этому человеку не чужды сомнения; значит, чем больше в нем энергии, тем больше у него шансов увидеть новое (честно говоря, это бывает редко – в моменты вдохновения: обстоятельство для него почти невозможное и потому незабываемое). И напротив: чем меньше его энергопотенциал, тем он категоричней, тем рьяней исповедует «шаблон». Для законченного шаблонщика истинно нового не существует, следовательно, он не способен к творчеству, хотя никогда не согласится с этим. Ведь он не толчет воду в ступе: из маленького кирпича он делает во какой! из одного –сотню!.. Вы так сможете? То-то же, а он – может, так и не о чем толковать, кто творец, а кто нет.

Интересный вопрос: зачем «правше» его главный инструмент – логика? Что-то увязывать? Что-то доказывать? Искать истину?..

Возможно, он сам именно так и оценивает свои действия, и со стороны они выглядят именно так, и все же смысл их иной: логика нужна «правше», чтоб сохранить свой ущербный энергопотенциал. Ведь чувства ему почти недоступны, связи с источниками положительных эмоций ограничены. Предметы, людей, отношения – все он заменил схемами, которые позволяют свести расход энергии к минимуму, но быть источниками энергии сами не способны: они 1) неизменны, 2) не противоречивы, 3) не являются источниками информации.

Вот почему «правша» исповедует шаблон: это самая экономичная схема. Вот почему он так болезненно остро реагирует на малейшие перемены в окружающей среде: ведь это требует перестройки всей его схемы, а где ему взять на это силы?.. «Каждый сверчок знай свой шесток», «не в свои сани не садись», «не лезь со своим уставом в чужой монастырь», это все из инструкций, созданных «правшами». Правила хорошего тона – тоже их работа. Честь мундира – ими введено. Ритуалы – опять они. Комфорт в их представлении – это жизнь, доведенная до автоматизма и по строгим правилам.

Они суеверны. Это и не удивительно: сколько ни оберегай свой энергопотенциал – без подкачки все равно не обойтись. Нужны чувства, значит – контакт с неизвестным, на худой конец – с непонятным или загадочным (но не влияющим на жизненную схему! не нарушающим ее!). «Счастливые» подковы, нательный крест (на всякий случай), черная кошка, предохранительные плевки через плечо, гороскопы, хиромантия, гадание на картах, на свечах, на кофейной гуще, – представляете, сколько у «правшей» источников для «духовности»? какая у них богатая «внутренняя жизнь»?.. Сидят в домике из схем и пускают мыльные пузыри.

Они не знают, что такое свобода. О свободе они даже не думают – предохранительная реакция: ведь мысль о свободе немедленно сделает трещину в их раковине. Но свобода им и не нужна: кто может быть свободней, чем «правша» в своей раковине из схем, в раковине, которая вмещает в себя весь мир?

«Левша», или тонкая натура

«Левша» создан для счастья. Ах, емубы полноценный, легко возобновляемый энергопотенциал – как бы он жил! Мечта! Лучше не надо. Забрался бы куда-нибудь в глушь, на природу, любовался бы травками и облачками, слушал бы прекрасную музыку, благо приемник и магнитофон с записями рихтеров и ойстрахов давно перестали быть проблемой. А если еще и друзья рядом, да не просто друзья – единомышленники, люди, которые поймут тебя с полуслова, которые видят – как ты, и думают – как ты... неужели где-нибудь так бывает? неужели в наше время такое еще возможно?..

Но с энергопотенциалом худо. Школа откачала его безжалостно, оставив самую малость – так, чтобы жил. Но на нормальную жизнь этого не натянешь, и «левша», как вы помните, выходит из положения просто: живет в мечтах.

Разве необидно? – с его-то данными. Ведь интуиция у него – сума сойти! поищите такую еще у кого-нибудь Лишь глянул на предмет – и сразу видит: экое несовершенство. Вот здесь плохо, и здесь не так, и там бы поправить. Только зачем?..

Вы уже знаете, чем вызвана эта позиция. Во-первых, нет сил что-то менять; во-вторых, нет инструмента – логики. Разумеется, логикой он владеет, но на уровне служебно-коммунально-бытовой. Сами понимаете, исполнять таким инструментом работу, намеченную интуицией, все равно, что топором править электронную печатную схему.

(неся в себе образ гармонии, он прикладывает эту мерку ко всему, с чем соприкасается – и сразу обнаруживает не только несовершенство этих предметов и понятий, но и новое, до него не раскрытое в них);

однако этой критичности хватает лишь на миг. Встреча с предметом – вспышка – озарение – интуиция «левши» создает новый образ – новое рождает чувство – и вот пошли-полились положительные эмоции.

Это длится недолго. Чтобы образ жил, как вы уже знаете, необходимы два условия: 1) достаточный энергопотенциал, чтобы продержать его в первозданном накале, пока 2) с помощью слов, звуков, красок, материала он не будет воплощен в понятие. Ни того, ни другого у «левши» нет. Поэтому созданный его интуицией образ стремительно тускнеет, и – не зафиксированный сознанием – погружается в глубины памяти. Востребовать его оттуда практически невозможно; словами, ассоциациями, другими образами его наверх не вызвать. Единственный шанс: в точности повторить ситуацию – с тем же настроением (что чрезвычайно важно для «левши») и с тем же энергопотенциалом (что для него еще важней).

Впрочем, иногда эти встречи происходят – но лучше б их не было совсем. Сколько горечи, разочарования, досадыони приносят... Потому что эта повторная встреча происходит не в мозгу, не в сознании – наяву. Тот образ был воображен, этот – вот он, живой, вещный – можно пощупать и убедиться, что он есть, сделан – только не тобой. Другим. Ты его когда-то увидел мельком, подумал: вот бы... – и тут же забыл, и прошел мимо. А другой человек не прошел, не поленился, зануда, попотеть, попыхтеть – и гляди ж ты. сделал... А ведь я мог бы лучше. И легче, и красивей, без этих вот шероховатостей, без пятен пота, без следов натуги, чтоб в каждой линии была легкость... Но он все же сделал это – как мог; я мог бы лучше, но сделал он, и что же теперь мне остается – подчищать за ним? Не дождется.

Разумеется, эта встреча может пройти и в иной тональности – если образ, созданный другим, выше возможностей «левши». Уточним: выше по восприятию гармонии. Здесь-το и проявляется счастливая натура «левши»: хотя создавать гармонию (пусть даже только в воображении) он может лишь на уровне своего потолка (высота его отмерена энергопотенциалом), воспринимать ее он способен на любом уровне. Он знает гармонии цену, и потому высочайшие ее проявления воспринимает с восторгом. Ну а дальше происходит самое забавное: когда положительные эмоции достигают апогея, – они – как у младенца – меняют знак на обратный; «левшой» овладевают скепсис и хандра: а чего особенного? – думает он, если б я очень захотел и поднатужился – разве сделал бы хуже?..

Напрашивается вывод, что в любых своих действиях – во всех своих действиях – «левша» руководствуется эстетическим чувством (компас «правши», как вы поняли, нравственное чувство). Его диапазон – от восторга до идиосинкразии.

В принципе человек, который все видит в натуральную величину, таким, как оно есть на самом деле, – в любом обществе человек страшный. Ведь истина никого не интересует, всем подавай решение пусть самое идеальное, зато самое комфортное: чтобы что-то происходило, но при этом ничего не менялось. И «левше», который видит все как есть, жилось бы ой как худо, кабы он был человеком действия. Но в том-то его и счастье, что свои образы он не успевает воплотить в слова – зафиксировать. Поэтому вовне его эстетическое чувство не достает; лишь эмоции выплескиваются на поверхность; так волна морщит поверхность океана, выдавая, что в глубине происходят циклопические подвижки, о которых никто никогда не узнает.

Спрашивается: как же он использует свое эстетическое чувство в жизни? Ответ простой: для деятельности – никак; он работает по чужой программе, исповедует «чего изволите», «как хотите», «ладно», «хорошо», «будет сделано»; для души – это ее стержень. Не будь радости от встреч с прекрасным, не будь опьянения от переживания одному ему ведомых чувств – его жизнь была бы уныла и ужасна. В нем и так время от времени случается взрыв-аффект: накопившиеся от постоянного сдерживания в себе, отрицательные эмоции вырываются наружу, он не владеет собой, его ведет не ум, не чувство – ситуация Выплеснувшись, очистившись, он снова превращается в милого и тонкого человека, который, впрочем, не способен понять, откуда на окружающих вдруг оказалось столько грязи.

О творческих возможностях «левши» говорить не приходится – их нет (вы же знаете, они отмерены энергопотенциалом, а этой мерки «левша» не выдерживает). Склонность – это да, это пожалуйста, это он докажет в любой момент: с его эстетическим чувством такое ничего не стоит. Но творчество требует воплощения – и тут у «левши» найдется множество причин, чтобы обосновать свою пассивность.

Зато он великолепный критик. Причем критик, которому можно верить (разумеется, при одном непременном условии: если «левша» чувствует себя в полной безопасности).

Интересны принципы его критической деятельности.

Во-первых, оценивать он способен лишь то, что пробуждает в нем эстетическое чувство (все виды искусства, все ремесла, весь быт, любое проявление гармонии, исключая логическую). Во-вторых, в оценках он непременно доброжелателен и конструктивен: он точно укажет, где чего недостает. В-третьих, поскольку плоды своего эстетического чувства он неспособен передавать в виде ясной мысли (что поделаешь – отсутствует логический аппарат), «левша» при оценке пользуется не самой гармонией, а только ее схемой. Схема его устраивает по двум причинам: ею можно пользоваться

2) на уровне служебно-коммунально-бытовой логики, которой, как вы помните, «левша» вполне владеет. Схема не принижаетего как критика: все-таки это не какое-то умозрительное построение – это схема идеальной гармонии. А если учесть, что «левша» способен оценить любую гармонию, то и схема его оказывается аппаратом гибким и надежным. То есть универсальным.

Вспомнили? – ведь и «правша» тоже работал по схеме. Только у этого схема – чувственная, у того – логическая. Материал разный, но суть одна: предельная экономизация деятельности. С ее помощью можно усовершенствовать предмет или процесс, но творчество исключено: схема не несет в себе порождающего начала. Она – костяк будущего творения, но только в том случае, когда идея дает ей жизнь. Однако тогда схема перестает быть схемой, потому что становится обязательным, самым первым, самым главным признаком таланта: чувством меры.

Увы, эта работа – работа по воплощению своих блистательных возможностей – «левше» не грозит. Самую главную причину вы знали давно: нет сил. Вторую узнали только что: он работает лишь со схемой. Третья прямо-таки смешная: «левша» не знает, что новое, которое он видит – видит он один. Он думает, что это видят все, значит, нет и смысла делиться этим с другими: если это всем известно – кого этим заинтересуешь?

А таланту безразлично, видят это другие или нет, делалось это до него или нет, заинтересует ли это кого-нибудь (конечно, надеется , что заинтересует – но суть все-таки не в этом). Его ведет судьба (талант – это судьба, – горькое признание всех, кто когда-либо шел по этой тропе). Он увидел новое – и все: он обречен на эту работу, на эту борьбу, на это воплощение. И только еще более высокая цель, еще более трудная задача, еще более тяжкая судьба могут его от этой работы отвлечь.

«Левша» фантазер; он живет в выдуманном мире – среди иллюзий. Там он может вообразить себя кем угодно: Наполеоном, Клеопатрой, мушкетером, рыцарем Круглого стола, композитором, проповедником. Вымышленный мир словно в кинематографе проходит перед его внутренним взором. Любую сцену он может растянуть (каждый миг эпизода растягивать, как резиновый – и смаковать его, и наслаждаться: он и участник, и демиург одновременно) или переиграть иначе, или повторить – если сцена очень удалась, даже повторять снова и снова, если достиг в этом воображенном создании гармонии (сам он не отдает себе в этом отчета, но гармония его привлекает – ну, это вы уже сами понимаете).

Причина ясна: встреча с реальным новым (озарение) сжигает его; положительные эмоции от возникшего эстетического чувства восстанавливают энергопотенциал лишь в малой части. А в воображении идет прямая и непрерывная накачка! Жаль только, что она обеспечивает лишь прожиточный минимум: чтобы получить больший заряд – нужно и затратить много, значит, работать с реальными вещами, что «левше» недоступно.

По этой же причине «левша» избегает взгляда вперед, загада на будущее (прерогатива «правши»!). Ведь из прошлого он берет только хорошее, только гармонию; только то, что освоил своим воображением и теперь может переживать снова и снова, как реальность.

Он обожает фетиши. Спринтер выходит на старт в старых трусах только потому, что когда-то в них поставил рекорд. Вратарь предпочитает рваный свитер десятилетней службы – когда-то он был в нем «сухим». Обручальное кольцо: пока оно на мне – с семьей ничего не случится. Памятные безделушки, амулеты, фотографии – все, что может служить толчком в прошлое, что возвращает в то памятное состояние – для «левши» бесцененно. А вот к вещам он относится спокойно, к моде – даже иронически: его эстетическое чувство позлзляет ему быть выше этой обывательской суеты, хотя правила игры (зашита!), разумеется, он выполняет.

Любовь с первого взгляда – это он придумал. Но его любовь ненадежна: ведь «левша», вспыхнув, тут же гаснет, и ему становится скучно. Зато – пока влюблен, – нет человека категоричней: все или ничего! – гордо заявляет он, подразумевая, разумеется, степень овладения любимым человеком. На себя он это не примеряет, что и понятно: отдавать ему нечего. Не пускать же в свой внутренний иллюзион: в том зале – это он знает точно – только одно кресло.

Наконец, самый главный его секрет: он монах. Чтобы сохранить свой энергопотенциал, он ищет внешнюю несвободу. С легким сердцем он принимает любые запреты, режимы, инструкции, регламенты, каноны. Только бы отгородиться от нового! Только бы не делать ничего! Следовательно, не просто монах – это убежденный бюрократ. Убежденный в высокой нравственности и мудрости этой жизненной программы. Ведь только благодаря ей он может сохранить себя, а значит, и свою внутреннюю свободу. О которой никогда ни перед кем, ни при каких обстоятельствах не признается.

Отступление первое: об интуиции

Мы бы с удовольствием продолжали вивисекцию наших героев. но вынуждены остановиться, чтобы, как говорят военные, подтянуть тылы.

А именно: мы опасаемся, что у читателя могло создаться впечатление, что интуиция – это собственность «левши», а «правша» – желчный сухарь и буквоед – только облизывается на чужую конфетку и угрюмо ворчит: нет – и не надо; обойдемся как-нибудь; тем более, что избыточный сахар вреден...

Не волнуйтесь, «правши», и вас не обделили. Вспомните: мы признали право на интуицию даже у футболистов! – значит, она есть у всех. Только вот какая – в этом стоит разобраться.

Прежде всего, чтоб не было путаницы, сделаем обязательное размежевание: отделим от интуиции инстинкт.

Инстинкт – это механизм, обеспечивающий сосуществование организма со средой. Самосохранение, продолжение рода, ориентировка в запахах, подражание, гнездование, – знакомые всем примеры инстинктов.

Интуиция – это механизм, обеспечивающий равновесие (гармонию со средой) при активном воздействии на среду человеком.

Значит, инстинкт – реакция, интуиция – акция.

Прежде всего, она не может быть чем-то привнесенным извне. Доказательство элементарное: если она есть у всех, значит, это изначальное свойство человека Второй посыл: она не может быть чем-то воспитуемым, тренируемым. Например, какая великолепная интуиция у «левши»! – а он ведь, трусишка и лентяй, палец о палец не ударил, чтоб сделать ее такой. Вывод: формирование интуиции – нерегулируемый извне процесс Мы можем на него влиять, но только опосредствованно, и только до определенного срока – пока не закончится формирование обоих полушарий. Иначе говоря – пока не закончится отрочество.

Интуиция, следовательно, это вполне материальное, созданное самой природой, но специфически человеческое свойство мыслящего тела.

Природа гармонична – и в целом, и в частностях. Не но всех, конечно. Но, преодолевая хаос, осваивая его, упорядочивая – совершенствуя гармонию, – она подгоняет одну к другой трущиеся детали, регулирует свой механизм, чтобы он работает с минимальными энергопотерями, – то есть, как мы говорили, стремится к комфорту.

Человек – часть природы – гармоничен и в целом, и в частностях. Но всю свою жизнь – от зачатия и до последнего дня – ему приходится выдерживать давление хаоса. Пороки родителей, их хроническое переутомление и болезни, предродовые, родовые и постродовые травмы, детские болезни, уродливое воспитание, и через всю последующую жизнь – социальный, физический и химический процесс, и как результат – собственное хроническое переутомление, – вот они, орудия хаоса. Естественно. чтобы выжить, человек (даже не осознавая этого) стремится к гармонии. Есть внутренняя гармония – значит, он здоров и энергичен; есть внешняя гармония – значит, есть возможность увеличить пространство своего комфорта – то есть, возможность самовыражения (или творчества, если вам так проще). Но эта идиллическая картинка возможна лишь в мечтах. Хаос сидит в нас и теснит нас отовсюду. Как с ним справиться?

Значит, нужно найти источники положительных эмоций.

Узнать их просто – они гармоничны. Но узнать можно лишь в том случае, если у вас есть эталон; есть чем узнавать. Совместил – совпало – оно; не совпало – не гармония. Человек задуман гармоничным, следовательно, сколько бы в нем ни копилось хаоса – где-то есть и гармония. И вот этот островок здоровья, островок нормы и становится нашим эталоном. Ориентируясь на него, мы узнаем, где в нас хаос – значит, знаем, где работать над собой. Ориентируясь на него, мы ищем вокруг себя похожее – сродство эталонов, – а найдя это похожее – совмещаем его со своим. Подошло, совпало – возникает эстетическое чувство, канат для положительных эмоций.

Подчеркнем еще раз: эталон внутри нас – это не интуиция, а только ее инструмент – гармония; гармония вне нас – это замок, который ей, интуиции, предстоит открыть. Интуиция же – это механизм совмещения: отмычка отпирает замок, чтоб добраться до положительных эмоций. Иначе говоря, интуиция – это закон, по которому, совместившись, эти две гармонии сливаются в целостность.

Отсюда следует, что интуиция имеет три функции. Она:

3) эталон критичности (значит, в свою очередь, интуиция – это только часть критичности, один из ее механизмов, самый мощный ее механизм, завершающий, охватывающий всю работу критичности; впрочем, об этом позже).

1) все функции интуиции исполняются одновременно,

2) если одна из функций выпала – интуиции нет.

Только теперь мы можем ответить на вопрос, поставленный в начале этой главки: в чем различие между интуициями «левши» и «правши».

Правое полушарие (ведущее полушарие «левши») работает непосредственно с предметами окружающего мира. Оно фиксирует их с помощью органов чувств. Его эталон – гармония.

Левое полушарие работает с представлениями об этих предметах. То есть в них заключен чужой опыт, освоенный нашими памятью и мыслью. Значит, эти представления сложились еще до нынешней встречи с предметом. Фиксируют эти представления (а не сами предметы! – здесь главное отличие материалов, с которыми работает каждое из полушарий) знаки, понятия, символы, математические формулы и пр. Главный метрический эталон левого полушария – «золотое сечение». Вероятно, у него есть и другие эталоны, но нам достаточно этого одного, чтобы понять принцип.

Теперь ясно, в чем различие? «Золотое сечение» – это не сама гармония, а только мерка для ее создания. Зерно, из которого еще только должен вырасти злак. Вспомнили? Это – схема. А от схемы до живой плоти нужно пройти ого какой путь.

Итак, интуиция «левши» дает ответ сразу. Интуиция «правши» тоже добирается до ответа, но сперва «правша» должен потрудиться, пройдя этапы 1) сличения, 2) различения, 3) оценки (это все – уровни критичности), – пока, наконец, «золотое сечение» настолько обрастет мясом информации, что вполне сойдет за гармонию, которая сможет сработать на уровне правого полушария – включит 4) интуицию.

И последний вопрос, который никак нельзя обойти: где находится интуиция?

Мы провели опрос студентов двух институтов (люди после 25 лет имеют явно более консервативное мышление, а младше 18 просто не представляют, о чем, собственно, идет речь), и все до единого ответили с уверенностью: в мозгу. Вас мы попросим не спешить с ответом; сперва проследите за простеньким рассуждением.

Один обрабатывает предметы, другой – представления о них. Обрабатывают, примеряясь, один – к гармонии, другой – к схеме гармонии. Но самое здесь важное – процесс обработки, освоения, ассимиляции: не зря же мы все время подчеркивали, что интуиция – механизм.

Вот и ответ: интуиция работает (или находится – в данном случае это одно и то же) там, где инструмент соприкасается с обрабатываемым предметом. То есть там, где чувство упирается в предмет или мысль – в представление о нем. Значит, и чувство, и мысль – тоже не в мозгу. Вне. А в мозгу запечатлеваются только их сущность и их деятельность.

И интуиции в мозгу делать нечего. Ведь она не хранится – она вспышка; как вспышку сохранишь? Она возникает, чтобы тут же выкристаллизоваться в идею. А вот ей-то – так сказать, материализованной интуиции – самое место именно в мозгу.

Надеемся, в нашем тексте вам нигде не почудились нотки пренебрежительного отношения к мозгу, скажем, как к складу памяти или коммутатору. Одна маленькая деталь: считается, что количество информации, содержащейся в природе, составляет 10⁵³ единиц, а емкость мозга – 10⁸⁷. То есть возможности мозга более чем на 30 порядков превышают прагматическую необходимость. Такое не может быть случайным, и потому мы заявляем смело: человек – это инструмент природы, который, создавая свой комфорт, упорядочивая окружающий его хаос, содействует развитию природы, ее движению к оптимальному состоянию – комфорту.

Отступление второе: о смысле дискомфорта

Мы ищем комфорт – всегда, везде и во всем. Встреча с дискомфортом – эпизод, промежуток между комфортами до и после. Дискомфорт – признак задачи. Поскольку вы талантливы, с задачей вам не разминуться, то есть вы вынуждены утилизировать дискомфорт, перемолоть сгрызть, переварить, чтобы (когда вы решите задачу) опять оказаться в желанном состоянии комфорта.

Значит, вся закавыка – в дискомфорте. В необходимости его ликвидировать. Отсюда напрашивается, что талант – это способность утилизировать дискомфорт (интеллектуальный, нравственный и эстетический), превращая его в ценности культуры.

Необходимое уточнение: дискомфорт – это сугубо личностное, даже эмоциональное состояние; то есть дискомфорт всегда субъективен. То, что у нас вызывает дискомфорт, остальные вполне могут не заметить (потому-то вы видите задачу, а остальные – нет). Следовательно, дискомфорт – это ваше личное столкновение с острыми углами или разбитыми стеклами природы.

Ясное дело, вы его не хотели, комфорт вам больше по душе (если только вы не мазохист), но так получилось, что произошли какие-то перемены в окружающем мире или вы сами нерасчетливо повернулись – и что-то острое уперлось в бок. Комфорт кончился. Если ваш энергопотенциал жалок, вы сожметесь или постараетесь найти позу, при которой вам не так больно, по крайней мере – можно терпеть. Если же с энергопотенциалом нет проблем – вы будете действовать. И когда ваша критичность («глаза» таланта) сможет это непонятное оценить и назвать – сформулируется задача. Ее необходимо решить, потому что теперь для вас это единственная возможность прийти к общему знаменателю с гармонией окружающего мира – к комфорту.

Отступление третье:
Персей и Медуза

Вот и еще один летающий молодой человек появился в нашем рассказе. Миф о Персее и Медузе-горгоне известен каждому, но на всякий случай в нескольких словах изложим суть дела.

Медуза была одна из трех сестер-горгон, олицетворяющих у древних греков человеческие страхи. Неведомое – а значит, и страх перед ним – бессмертно, однако, когда мы приоткрываем очередную тайну природы, неведомое отступает, уменьшается и количество страха. Значит, одна из горгон была уязвима (лишена бессмертия). Это и была знаменитая Медуза. Потому-то и знаменитая: не ужасные свойства ее взгляда, от которого каменело все живое, а именно уязвимость делала осмысленными и знание о ней, и борьбу с нею. Потому-то ее смерть крепко держится в памяти человечества; ведь в ней мораль: любой страх можно победить, любое неведомое – познаваемо.

Итак, Персей получил задание уничтожить Медузу. Он был атлетом, следовательно, в представлении древних греков, гармонично развитым человеком. Это и понятно: чтобы уничтожить страх – познать неведомое, – тут одной физической силой не обойдешься.

Афина снабдила его щитом (современный уровень знаний), Гермес – мечом (орудие действия, например, анализ), нимфы – крылатыми сандалиями (фантазия, воображение; для правого полушария – образное мышление, для левого – логическое), Аид – шлемом-невидимкой (конформистскую возможность сосуществовать с неизвестным, находясь в комфорте). То есть это была ловушка: Персей получил вроде бы все, что необходимо для успеха, но:

1) если бы он воспользовался по назначению щитом – он не увидел бы Медузы (современный уровень знаний сам по себе недостаточен для познания неведомого – он исключает дискомфорт);

2) не видя Медузы, он мог сколько угодно размахивать мечом – убить ее он мог только случайно, а даже убив – все равно бы не узнал об этом;

3) оторвавшись с помощью сандалий от действительности, он бы во всем видел Медузу и воевал бы с мельницами; ну а про

4) шлем мы уже сказали: воспользовавшись им, Персей расписался бы в своей трусости или бесталанности, как вам угодно.

Персей понял, что перед ним не просто трудное задание – перед ним задача.

Значит, ее требовалось сформулировать (половина решения!).

Глядеть на Медузу нельзя, даже мельком – окаменеешь; закроешься щитом – не увидишь ее вовсе, следовательно, никогда не победишь. Замкнутый круг? Безусловно. Но он замкнут только для того, кто мыслит стереотипами. А наш молодой человек был гармонично развит, то есть талантлив; а та лант тем и отличается от посредственности, что не боится задач. Талант – это машина для решения задач – независимо от их масштабов. И как мангуст, завидев кобру, уже не свернет в сторону, не сделает вид, что кобры нет, а бросится в атаку, так и талант, встретившись с задачей, просто-напросто начинает действовать. Для него это не бог весть что – обычное дело. Он не может иначе.

Что имел Персей? – орудия мышления. А для решения задачи требуется творчество.

Вы уже знаете, что это разные веши. Мышление работает в круге, очерченном уровнем имеющихся знаний, творчество разрывает этот круг. Каким образом? Простите за такой простой вопрос, когда ответ для вас уже очевиден: круг разрывает критичность.

Два полушария дают две оценки одному и тому же предмету. На месте несовпадения оценок возникает дискомфорт. Понять его сущность – значит понять задачу, сформулировать ее.

Прямо скажем, для Персея это не составило труда. Раз он был гармонично развит, оба полушария его мозга были развиты оптимально: они не подавляли друг друга, их соперничество было творческим – когда одно брало верх (в зависимости от специфики задачи), второе переходило от сольной партии к аккомпанементу. А раз так, можно сделать самый важный вывод: задачи были ему привычны; как всякий талантливый человек (и как любой нормально развитый ребенок), он видел их вокруг во множестве; он привык их решать – ведь он не мог иначе!

Что от него требовалось? – победить большой страх. Иначе говоря – осмыслить новый образ Образ, который не укладывался в прокрустово ложе прежних представлений. А такой образ, как вы уже знаете, может возникнуть только в правом полушарии. Вот мы и сделали маленькое открытие: страх – это порождение правого полушария.

Но страх – это эмоция (самая первая реакция на любую новизну). Эмоция отрицательная. Естественно, и чувство она рождает соответствующее. А поскольку этим чувством создается канал для оттока, потери энергопотенциала, инстинкт самосохранения выключает правое полушарие из активной работы (иначе любой страх нас погубит), и тогда - свято место не бывает пусто - роль лидера переходит к левому полушарию.

В его памяти четко зафиксировано: хозяин (то есть Персей) уже не раз встречался со страхами – и всегда побеждал их. И все они на поверку не стоили тех разговоров, которые им предшествовали. Потому что все они были, ну, не скажем, чтоб очень уж маленькими – среди них встречались и крупные особи, – но это была посильная работа. Окаменевать было не от чего.

Итак, дискомфорт возник из-за несовпадения оценок страха полушариями. Правда, тут вы резонно можете заметить, что до сих пор страхи не угрожали самой жизни Персея, а теперь от его успеха зависело, жить ему или умереть – ни больше ни меньше. Должны вас разочаровать: это точка зрения зрителей. Сам Персей вряд ли об этом задумался больше чем на миг. Перед ним была задача, и задача, а не эмоции, диктовала ему образ и направление мыслей (тем более что для чувств на все это время, как вы уже знаете, он был закрыт: инстинкт постарался).

Вот мы и подошли к ключевому, моменту этой истории.

Дано: 1) правое полушарие выдало образ-ориентир – и отступило; 2) левое полушарие отыскало соответствующий случаю эталон. Требуется: ориентируясь на эталон, создать схему неведомого образа – задача, которая по зубам только левому полушарию.

Значит ли это, что правое останется совсем в стороне от работы? Нет. Идя след в след за левым, оно будет подсказывать направление (ведь образ-ориентир сидит в его памяти!), ну а когда настанет момент истины, момент торжества – момент, когда неведомое можно будет назвать своим именем и оно перейдет в категорию банальных истин, – тут уж правое полушарие не упустит своего, выскочит вдруг из-за широкой спины левого (как вы помните, это называется интуицией), – и загребет всю славу и все аплодисменты. О морали тут не приходится говорить -такова жизнь.

Еще одно необходимое уточнение: могли Персей решить эту задачу только собственными силами?

Вроде бы да. Образ-ориентиру него был, эталон – тоже; и сам Персей был гармоничен, значит, владел технологией решения задач... Но какие задачи он мог решать действительно сам ? Только те, технологию которых он освоил на собственном опыте, те, которые открывались ключом здравого смысла. То есть задачи на уровне коммунальной кухни. На уровне эмоций. Значит – не задачи, а активное поддержание комфорта на расстоянии вытянутой руки (собственного опыта).

Вот и еше один принцип установили: если вам удалось решить задачу с помощью навыка, то:
1) или эта задача еще до вас была решена другими,
2) или вы обольщаетесь насчет ее решения,
3) или это была вовсе не задача, а ваша неинформированность (см.пункт первый).

Итак, собственными силами решить задачу Персей не мог, Щит Афины (современный уровень знаний) был ему необходим. Для чего? Очень просто: чтоб собственный опыт увеличить, усилить опытом всего человечества. Потому что шит Афины – это левое полушарие всего человечества. Получив его, Персей мог теперь дотянуться рукой до пределов человеческого знания – то есть войти в контакт с неведомым, в частности – с Медузой.

Повторяем: главное предназначение щита – создание комфорта под его прикрытием. Но умница Персей знал, что все есть во всем; следовательно, где-то в этом щите есть сродственное неведомому, которое надо разглядеть и понять. Сродственное неведомой Медузе.

И когда он совместил свой эталон со щитом, нашел в нем это место, кусочек щита (в этом месте) стал зеркальным. Обратите внимание: не весь щит, а только кусочек; и зеркальным не в прямом смысле; бриться и причесываться перед этим зеркальцем было нельзя: ни лицо, ни земля, ни небо – ничто в нем не могло отразиться, кроме Медузы. Это было ее персональное зеркальце. Причем даже не ее, а ее схемы. Левое полушарие Персея и щит могли отразить только схему, но и этого было достаточно, потому что интуиция в тот же миг воссоздала бы весь ее доселе таинственный облик.

Вот для чего Персею понадобилось зеркало: раз нельзя увидеть предмет непосредственно, он решил воссоздать его отражение – представление о нем. Впрочем, левое полушарие и щит Афины и не могли иначе.

Собственно говоря, совмещение эталона со щитом уже и было решением задачи. Все остальные страсти-мордасти вокруг этой истории вряд ли представляют интерес, поскольку

1) едва Персей прибыл на остров и взглянул в зеркальце – он сразу увидал Медузу;

2) отличать ее от остальных горгон тоже не пришлось: Персей знал, что та из них, которая окажется к нему ближе других, и есть Медуза;

3) и мечом Гермеса он воспользовался только из уважения к этому богу и из любезности: ведь медуза на 99 процентов состоит из воды (а Персей знал, что любой страх на 99 процентов дутый), и ее можно было просто раздавить ногой, правда, потом трудно отмывать сандалии.

Если взглянуть непредвзято на дары богов: меч Гермеса, шлем Аида, сандалии нимф и даже щит Афины, – мы должны признать, что эти прелестные и впечатляющие вещицы – всего лишь стереотипы. Стереотипы нашего мышления. Любой из них можно использовать при решении задачи, но решить задачу ими – нельзя. Поэтому талант поступает так: 1) или использует стереотип в новом качестве, 2) или совмещает два стереотипа и получает новый предмет. В общем, Персей знал, что говорит, когда, возвратившись домой, завершил свой рассказ перед друзьями моралью, которая стала с тех пор расхожей истиной: на Бога надейся, а сам не плошай.

Отступление четвертое: о смысле страха

Как мы уже говорили, страх - порождение правого полушария. Левое его не знает, ведь оно не имеет дела с неизвестным; его мир знаком, освоен и комфортен. Значит, «правше» хорошо? Конечно. А теперь представьте, каково тем, кто живет рядом с «правшой» (он искренне удивится, если узнает, что страх ему неведом, но это так; а то, что он принимает за страхи – это всего лишь опасения и побаивания, иначе говоря – неуверенность в успехе). Или же отважимся вообразить то, что есть на самом деле: каково нам, живущим в мире «правшей»?!

(А то, что наш мир – мир «правшей», надеемся, вы не сомневаетесь? По официальной статистике, «правшей» 9 из 10. Мы не согласны с этим соотношением; оно, безусловно, мягче: «правшей» – 2 из 3. Но и этого, как вы понимаете, достаточно, чтоб они задавали тон, создавали атмосферу, диктовали обществу свою мораль.)

Нам трудно. Мы живем, чтобы действовать, чтобы выполнять свое человеческое предназначение – улучшать этот мир. И для себя, и для тех, кто вокруг, и для тех, кто еще когда-то будет после нас. Один за всех и все за одного – вот мораль. Поэтому мы не думаем о цели – нам важно направление. Поэтому мы не придаем значения успеху – нам важен процесс. Дело делается? Мы вносим свою посильную лепту во всеобщий комфорт? – значит, все правильно. И мы, двигаясь к неведомой вершине, счастливы. Каждый шаг нам дается с невероятным трудом, но в этом преодолении, в наслаждении нашим божественным умением превращать хаос в комфорт – наше счастье.

Ах, если б только в этом были наши трудности!.. Для человека действующего, для творца они - благо. Потому что совершенствуют нашу психомоторику и подкачивают энергопотенциал (чем больше отдаешь – тем больше остается!). Вечером падаешь в постель опустошенный, кажется, все-все, конец, завтра уже ни на что не буду способен; и завтра, и послезавтра, и не верится, что вообще можно выбраться из этой ямы, заполнить эту пустоту... Но приходит утро, и, еще не открыв глаза, ощущаешь: что-то не то. Вспоминаешь вчерашний день, думаешь о сегодняшнем, перебираешь предстоящие дела, одно, другое, и все прислушиваешься к себе, чтобы понять, что же произошло, пока вдруг не осознаешь: «Господи! Сколько дел впереди, а я разлегся; ведь голова ясная, и руки просят дела, и время не ждет!..»

Но вокруг «правши». И истинные «правши», которые вот такие и другими быть не могут, и те, кто принял их правила игры. Переметнуться – это так просто! Для этого не обязательно делать над собой усилие, как говорят -ломать совесть. Достаточно однажды простую мысль – «я делаю все для всех» – логически, естественно, так по-человечески понятно продолжить: «но за это не получаю ничего», – и все кончено. Вы уже там, среди «правшей». Там вы свой. Ваше счастье – вам будет проще жить. Легче и безоглядней. Без страха. Без страха за дело. Ну что ж, каждый хозяин своей судьбы. Мы вас понимаем: получать наслаждение от жизни -тяжело; получать удовольствие -и легче, и проще, и доступней. Каждому – свое.

«Правше» хорошо: он всегда прав. Как бы ни была сложна ситуация (нравственно сложна), он всегда докажет свою правоту. Великая логика! Она позволяет из одних и тех же кубиков строить любые (если надо – прямо противоположные) конструкции. Логика все оправдывает, а если так, значит – все дозволено. Что хочу – то и ворочу.

«Правше» легко: у него есть цель. Без нее он никак не может: логика и логические действия выстраиваются, чтобы доказать заранее известный постулат. А поскольку цель близка (все цели близко!), поскольку она конкретна, доступна и известна – он обречен на успех. Цель – это якорь, за который держится, к которому подтягивается в штормовом море жизни «правша». Это главное в его жизни, а раз так, то смело развернем штандарт, на котором начертано: «Цель оправдывает средства». (План любой ценой; чего бы ни стоило - закончу институт; успех остается – все остальное забудут...)

Не удивительно ли? Для «правши» правда, справедливость, закон, истина, правильность – понятия, родившиеся от нравственных чувств, – самые любимые слова. И не потому, что ими удобно прикрыться! – ему ничего и не надо прикрывать. Он искренен в своих действиях, он искренен в доказательстве своей правоты, он искренен в утверждении правды и справедливости. Ему просто быть искренним: ведь истина всегда с ним, поэтому он всегда прав и ему легко бороться за справедливость: понадобится – матери родной не пожалеет.

Вот в чем его секрет: его нравственное чувство обращено на него самого. Потому что он сам -это единственный предмет, который вызывает у него чувства. Весь остальной мир для него находится в области представлений, следовательно, способен рождать только мысли. Мысли, которые можно выстраивать в любые цепочки, которыми можно жонглировать, которыми можно пренебречь – а вместе с ними пренебречь и тем человеком (простите – представлением о нем), который вызвал эти мысли.

«Правше» просто: чужую душу он представляет на манер своей, поэтому резонно полагает, что в ней прорва всяческого холода и дряни, – так стоит ли с нею считаться? Он живет среди ужасных людей: каждый лезет вперед, наступает на ноги соседей, норовит урвать, обмануть – так стоит ли с ними считаться? Он знает, что прошлое – прошло, будущего может и не быть, и только сегодня, сейчас, этот миг – реален; и если сейчас он не успеет, смалодушничает, то опередят другие -подлые, недостойные, серые, как штаны сапожника, – так стоит ли с ними считаться?..

Подумать только, что все это начинается с такого пустяка, с такой прелестной вещицы, с такого замечательного качества: незнания страха... Правда, как мы говорили, опасения ему ведомы, и потому «левша» запаслив, предусмотрителен, столбит свою жизнь, свою лестницу успеха вещами престижными, модными, заметными. Для чего? Чтобы быть на виду! Вот главный его критерий, его эталон, его социальное «золотое сечение». Не удивительно ли, что, ориентируясь на каждом шагу на нравственное чувство, он безразличен при этом к оценке тех, кто его окружает? Не поразительно ли, что, обладая такой ясной головой, такой послушной логикой, он не может сообразить, что достигнутая цель – любая достигнутая цель – это пепелище?..

Отступление пятое: рецепты против страха

Можно ли представить жизнь без страха? Конечно. Человек в оптимальном состоянии (и энергопотенциал, и психомоторика, и критичность – все у него хороши; каждый управляется со своими обязанностями, никого не надо компенсировать, и действуют они слитно – не разделить, где кончаются функции одного и начинается проявление другого) страха не знает. Потому что:

во-первых, для него встреча с неведомым (если вам так удобней, в этой главке будем называть его страхом) – это обычная задача, прямо скажем, банальная задача; банальная потому, что он живет среди задач, он только и занят, что их решает, и делить их на категории в зависимости от окраски чувства ему недосуг;

во-вторых, его оптимальный энергопотенциал достаточно велик, чтобы растворить в себе любой страх;

в-третьих, его оптимальная психомоторика мгновенно убивает любой страх, превращая его в схему, а схема, как вы помните, не порождает чувств;

в-четвертых, его оптимальная критичность (следовательно, работающая на уровне интуиции) мгновенно материализует предмет страха, переводя его из иного измерения в нашу реальность, делая его соизмеримым с нами и понятным; ну а понятного боятся, сами понимаете, только дураки;

в-пятых, он сразу начинает действовать, значит, его ведет левое полушарие, которому любые чувства (в том числе и страх) только мешают, поэтому оно быстренько переводит их в категорию мыслей – простых, доступных и полезных для дела.

Для иллюстрации разберем поведение студента на экзамене.

Студентов в оптимальном состоянии, увы, не бывает – значит, об этом нечего и говорить. Студент в «норме» нам сейчас тоже неинтересен, поскольку для него экзамен – просто очередная дверь к свободе, значит, источник положительных эмоций. Увы, самое характерное для студента – это пониженный энергопотенциал. Поэтому очередной встречи с «правшами» и «левшами» не избежать.

«Правши» во время экзаменов становятся особенно агрессивными. Агрессия – это защитная демонстрация эмоций, которых нет. «Правша» не может их себе позволить – слишком беден энергопотенциал, – но он вычислил, что имитация эмоций, актерство – заразительно и потому быстро рождает необходимое этому студенту ответное чувство преподавателя: брезгливость, досаду, неприязнь, даже страх, – которое легко материализуется в мысль: а поставлю я ем у трояк – лишь бы убирался поскорей с глаз долой.

«Правша» не знает страха, но он решает ситуацию, в которой страх объективно (с точки зрения стороннего наблюдателя) есть. Поэтому стоит запомнить его простой рецепт: чтобы решить задачу с неизвестным – надо действовать.

«Левша» во время экзаменов теряет себя. Он в ужасе.

Каждому студенту всегда известно, что он знает, а чего – нет. И вот достаточно «левше» подумать, что ему попадется вопрос, которого он не знает, как он утрачивает предметность мышления. Доминирующее правое полушарие пытается строить воображаемое будущее (не сдам, будут неприятности, что скажут родители, потеряю стипендию), но поскольку зацепиться ему не за что – ведь пока нет предмета для анализа' пока нет конкретной задачи, которую следует решать, – нет и мыслей. Только чувства. Только нарастающий снежным комом страх. У «левши» и без того левое полушарие не могло похвалиться силой, а тут работающее вразнос правое сажает его и вовсе на минимальную энергетическую пайку – столь мизерную, что ни на одну стоящую мысль «левша» уже не способен, а уж проанализировать ситуацию, разложить все по полочкам и мудро решить: поживем-увидим – об этом он и не мечтает. Он уже забыл, что так бывает вообще.

Но так ведь можно и умереть! Страх пожирает энергопотенциал, как огонь солому (и с каждым мгновением все меньше шансов, что хоть что-нибудь достанется логике, формированию мыслей). Чем его остановить? Отключить страх каким-то действием. Любым действием. И «левша» начинает плакать. Или закатывает истерику. Или падает в обморок. Все это – действия, продиктованные инстинктом самосохранения.

Обратите внимание: «правша» не знает, что такое страх, «левша» поддается страху – теряет голову - без сопротивления, но оба решают ситуацию (кстати, как и студент, находящийся в «норме») одинаково: они действуют. Иди – и ты придешь.

Отступление шестое: ситуация публичного одиночества

Представьте, что вы спортсмен, который выходит на старт на олимпийском стадионе – на глазах ста тысяч болельщиков и миллионов телезрителей. Представьте, что вы оратор, которому нужно выступить перед огромной толпой – и убедить ее, заразить своими чувствами; людей разъединенных, занятых своими заботами, чувствами, бедами -собой! только собой! – сделать своими единомышленниками, превратить эту разнородную массу в монолит, который по одному слову пойдет, скажем, прямо с этого митинга в атаку. Представьте, что вы актер, который все жизнь перебивался на выходах от «кушать подано» до подыгрыша главным героям – и вот пришел час, и вам надо выйти на сцену и сыграть Гамлета (впрочем, Гамлета вам уже не дадут -прошло время, вы уже не в том возрасте, – но Макбета или короля Лира – в самый раз)...

Получится – эта удача будет вам светить и питать ваш энергопотенциал всю последующую жизнь. Не получится – все остальные дни вы будете пытаться склеить свои обломки и горько себя терзать (теряя энергопотенциал): ведь мог же, мог!..

Чаще не получается. Ох как чаще! Почему? Одни говорят - мандраж, другие – нервы, третьи - перегорел, что одно и то же, как вы понимаете. Но что это – «нервы»? Задайте такой вопрос любому – и он вам ответит: человек переживает, его трясет, он ни о чем другом думать не может - иначе говоря, нервы – это когда человек нервничает. Тавтология. Замкнутый круг. Но в чем смысл этих «нервов»? Почему человек «нервничает»? Отчего из-за этого он не может потом нормально сделать свое дело?.. Этого вам не объяснят; впрочем, вы и не нуждаетесь в объяснении; как наш читатель, вы и так знаете причину: «нервничает» – значит, теряет энергопотенциал, причем столь безудержно, что выпадает за границы допустимого, следовательно, утрачивает целостность, следовательно, его психомоторика, пытаясь компенсировать дефицит энергии, перенапрягается, утрачивает свободу, а вместе с нею и часть своих умений; в свою очередь критичность в поисках экономии энергии скатывается с уровня интуиции на уровень оценок (хорошо – плохо, больше – меньше), – и таким образом вчерашний специалист высочайшего класса сегодня превращается в своем привычном деле как бы в новичка.

Итак, «нервы» – это потеря энергопотенциала.

Если этот шаг в осмыслении проблемы вы сделали, остальные для вас будут проще: нужно только припомнить технологию – и соблюдать ее точно.

Теряется энергопотенциал - значит, есть работающий канал для отрицательных эмоций. Значит, есть предмет, породивший соответствующее чувство. Остается назвать предмет – и вы будете знать причину «нервов».

Предмет этот – ваше переживание будущего действия. Еще раз подчеркнем: не само действие, а именно переживание его. Например, такое всем знакомое ночное переживание, рождающее бессонницу: дневное переутомление не дает спать, вот и думаешь, думаешь... Предмета действий пока нет (действие-то будущее, ему только предстоит свершиться), мысли зацепиться не за что, но человек уже там – на стадионе, на трибуне, на сцене, -он представляет, как выйдет, как все это будет происходить, как... Все как да как – поводы для чувств. Вспомнили? – ситуация «левши». «Левши» перед экзаменом.

Любопытный нюанс: чувств на положительных эмоциях при этом не бывает. Причину увидеть нетрудно: переживание будущего действия обычно возникает незадолго до него, чем ближе – тем сильнее; но ведь чем ближе – тем человек более утомлен (а чаще переутомлен – ведь он старается, из кожи лезет: решается судьба!), а на фоне утомления, как вы помните, могут возникнуть только неуверенность и страх.

Где же выход? Как избежать губительной нервотрепки?

Для этого не много нужно: достаточно отключить правое полушарие. Не буквально, конечно. Это произойдет как бы само собой, если вы начнете что-то делать. Проще всего – руками. Пусть это будет самое примитивное – важно, чтоб вы его делали тщательно, качественно, так. что лучше уже невозможно. Например, вымойте посуду или подметите пол. Пусть посуда и без того чиста – доведите ее до блеска, протрите ее до дыр; пусть в доме ни пылинки – кто помешает превратить уборку в игру? Хорошо было полвека назад: вышел во двор, наколол пару кубометров дров – и куда что девалось! Но уверяем вас, что и быстрая ходьба действует не хуже. Кстати, надеемся, вы помните, что и колка дров, и бег, и даже старательное (с удовольствием!) мытье посуды подзаряжают ваш энергопотенциал. То есть произойдет не просто переключение приоритета полушарий, но к концу этой работы у вас появятся силы, чтобы мочь направлять свои мысли.

1) Чтобы не стать рабом чувств (разумеется, мы говорим только о ситуации, порождающей страх), сделайте ваше мышление конкретным.

Скажем, если вы не в силах не думать о предстоящем действии, заставьте себя думать о его технологии. Так гимнасты, ожидая своего выхода на помост, снова и снова прокручивают в уме свою комбинацию, мысленно представляя каждое движение, акцентируя малейший нюанс, - собственно говоря, промывают сверкающие чистотой тарелки.

Встал – забыл: пусть работает критичность. (Прежде бытовало другое определение, говорили -работает подкорка; но теперь вы знаете, что это критичность на уровне интуиции.) То, что сегодня шло с натугой или не шло совсем, – завтра пойдет легко, как бы само собой. Это критичность, пользуясь своим эталоном, расставила все по местам, обнаружила новые связи, наметила направление движения. Но помните: если вы ждете от нее работы на уровне интуиции – ей нельзя мешать.

А это непросто. Дело хочется сделать поскорей, мысли сами к нему тянутся. Идешь – думаешь, смотришь телевизор – а перед глазами совсем другое, ложишься спать – а мысли вокруг задачи жжжжжж... Ну и зря! Ну что они могут? Наши мысли – ключи от стандартных замков. От замков, когда-то уже открытых нами. И если бы любой из них пришлось открывать снова – мы бы сделали это без усилий: любой навык – в том числе и умственный – практически нестираем. Но с ходу открыть не получилось; следовательно, замок новый; значит, и ключ должен быть новым! Новый ключ – это новая мысль, а новая мысль сама по себе не рождается. Прямой интеллектуальный штурм здесь ничего не даст. Мысль – это результат, конечный продукт известного вам технологического процесса. А если так – давайте действовать без волюнтаризма и торопливости, не будем насиловать свою природу и пытаться сделать новомодную обувку по старой колодке. Помните: постоянным интеллектуальным прессом вы собственноручно ставите перед интуицией забор из стереотипов. Мало ей собственных забот – придется еще и этот забор ломать. Она и с этим справится, конечно, однако при условии, что ваши старательные мысли не успеют сожрать весь энергопотенциал.

Но пора вспомнить, что вы - спортсмен, выходящий на олимпийский стадион, вы – оратор, выходящий к равнодушной к вам толпе, вы – актер, который сейчас впервые в жизни сыграет Роль. Следуя нашим советам, вы себя сохранили до этого дня, до этого часа, до этой минуты. Остался последний шаг до дела -вполне достаточное расстояние, чтобы сгореть. Но и потом – в любой момент! даже в процессе действия! – эта перспектива будет при вас. Достаточно на миг подумать о другом (ах, это правое полушарие! – не знает дисциплины, хоть что с ним делай) – и утрачивается ритм, вдребезги разлетается гармония – теряется свобода, и тормоза стопорят ладно работавший механизм.

Прежде всего давайте договоримся, что экстремальная ситуация (объективно экстремальная) должна быть таковой только для зрителя, для тех, кто смотрит на вас со стороны – с трибун, с площади, из зала. Это они сейчас живут чувствами – предощущением того, что произойдет, как произойдет, как вы справитесь с ситуацией. Вы рождаете в них эти чувства (значит, вы – предмет чувства), которые превратятся в мысль только по окончании вашего действия (или при срыве его – и тогда вы узнаете все, что они о вас думают). Они сейчас во власти своих правых полушарий – и слава Богу! Только поэтому они управляемы: на чувствах легко играть – достаточно им показать гармонию, как они становятся пластичными и отзывчивыми. А как поиграешь на мыслях? Это вам они кажутся интересными, а ведь со стороны это набор банальностей или зауми. И то, и то – не энергоемко, значит, не порождает чувства, значит, отбирает у зрителя энергопотенциал (третьего не дано: он или получает, или отдает), что по-русски называется просто -вызывает скуку.

Теперь ясно, что от вас требуется: просто-напросто сделать свое дело хорошо, так, как вы умеете. И только!

Прежде всего – чтоб вам ничего не мешало. Иначе говоря - нужна свобода (разумеется, внутренняя; остальные свободы существуют только в романах). А ваша свобода достигается легко: достаточно решить для себя, что ваша ситуация банальна, что ничего экстремального в ней нет. Вы один, и сделаете сейчас свое дело для собственного удовольствия. Ну, а если вам удастся не командовать собой, а для этого как бы отделиться от себя, как бы раздвоиться, чтобы предоставить мыслящему телу полную свободу, а самому стать еще одним зрителем, – это будет идеально.

Второе условие – вы должны создать гармонию. Не думать о победе на дорожке (куда она денется! – сама придет) – думать о гармонии; не убеждать толпу аргументами (у каждого своя жизнь, свой уровень, свой скептицизм - на всех аргументов не напасешься), а созданной вами гармонией вызвать у них одно общее чувство; не думать, как принимают роль: создадите гармонию – зал ваш...

Надеемся, вы уже поняли, почему условий хорошей работы только два?

Потому что полушарий два. И когда мы говорим о свободе, мы подразумеваем работу без помех (работу левого полушария). А когда говорим о гармонии, подразумеваем контроль за этой работой (работу правого полушария). То есть правое не участвует непосредственно в действии; оно как бы держит зеркало, глядясь в которое мы можем достичь необходимой точности действий.

Если достигнута свобода, личность исполнителя как бы перестает существовать. Остается только умное, умелое тело (у спортсмена), ясная, накаляющаяся с каждым словом идея (у оратора), цельный, магнетический, неотвратимо надвигающийся, как огромный стальной шар, образ (у актера).

Еще раз подчеркнем: во всех трех случаях исполнитель отгорожен от внешних обстоятельств. Это и есть публичное одиночество. Ситуация, когда левое полушарие имеет возможность работать без помех.

Значит, правое полушарие публичное одиночество разрушает?

Ничего подобного. Если не суется под ноги, не мешает работать, а напротив, стоя в стороне с зеркалом, помогает корректировать гармонию, – оно только подчеркивает одиночество, делает его более устойчивым и автономным.

Оно в стороне, но роль его важна необычайно. Потому что именно его ненавязчивое присутствие обеспечивает работу критичности. Пока все идет хорошо (автомат левого полушария работает по эталону правого) – критичность не дает о себе знать. Но стоит действию выйти из оптимума (у высочайшего мастера) или за границу допустимого (у нас, смертных) – как тут же критичность дает поправку.

Спортсмен во время действия напрягся (понять его можно: старается, хочет победить) – и сразу утратил свободу движений; и теперь только от его критичности зависит, успеет ли она – пока ее не раздавил пресс энергопотенциала – откорректировать психомоторику.

Оратор, импровизируя текст (условие обязательное, если надеешься вызвать у слушателей чувство), увлекся выигрышной мыслью, стал ее развивать, – но критичность вовремя его остановила. Почему? Выигрышная мысль обещает успех, но ведь оратору не успех важен – поаплодировали и забыли, – он хочет, он должен зарядить своей идеей этих слушателей. Сделать их исполнителями ее. А этот вдруг увлекший его заманчивый флюс на его идее становится избыточной свободой, которая (как и любая избыточная свобода, проще говоря – произвол) создает новую доминанту, разрушающую прежнюю целостность.

Актер, выйдя на сцену, ищет ту единственную ноту, которая рождает магнетизм. Получилось -и актер становится как бы вторым полюсом собственного Я каждого из зрителей. Это чувство сладостно. Актер ощущает себя хозяином чужой души – и как тут удержаться, чтобы не переиграть?! Одно неверное движение, ненужное акцентирование на и без того звучной фразе – и магнетизм пропадает. Значит, только от критичности актера зависит, чтоб он остался в границах допустимого. В границах, где соблюдаются критерии идеального исполнения: простота и ясность.

Следовательно, именно критичность – гарант хорошей работы. Ни без энергопотенциала, ни без психомоторики работы вообще не может быть; но даже если они оптимальны – результат непредсказуем, если вы рискнете обойтись без критичности. Значит, качество работы обеспечивает только она.

Но качество тоже имеет диапазон. На одном краю – «сойдет и так», на другом – выламывание за пределы нормы, создание новой нормы; проще говоря – творчество.

Но ведь и колка дров – тоже работа с удовольствием. Что же в ней творческого? Ничего. Любая работа с конкретным предметом -если она производится легко и без напряжения – приносит удовольствие. Но мы начали именно с этого признака творческой работы потому, что удовольствие легко распознаваемо, на него удобно ориентироваться. Поэтому запомните: если вы «творите» без удовольствия – смело бросайте это постылое занятие, и чем скорей, тем лучше – сбережете энергопотенциал. Потом, когда отдохнете и взглянете свежим глазом на плоды своих трудов, сможете себе сказать: ах, какой я молодец! как вовремя остановился! вот что значит иметь надежную критичность и верить ей.

(Не правда ли, знакомое словосочетание? Оно напоминает известное «верить себе». Это действительно одно и то же. Поэтому, выяснив уровень своей критичности, вы узнаете, насколько вы можете доверять себе, своему «чутью». Если вы в «норме» -доверяйтесь смело; а вот «левше» и «правше» стоит доверяться чутью только под контролем разума. Это может показаться странным для «левши»: ведь он интуитивен, истину схватывает сразу. Все так; но трусость подводит его. Он видит истину – но не верит своим глазам. Значит, он сознательно должен настроиться на такую программу: при первых же признаках малодушия задавать себе вопрос: а как бы я поступил, если бы ничего не боялся? – и действовать в соответствии с ответом. «Правша» истину не видит, поэтому вынужден обходиться правдой; разумеется, своей собственной правдой. Ну что ж, хотя он и недоступен советам , рискнем подсказать ему быть не слишком категоричным. А если его широты взгляда хватит на то, чтобы поискать в своей душе зернышко сомнения, а энергии и любопытства достанет, чтоб дать этому зернышку жизнь и довести его до спелого колоса, -может быть, тогда он поймет, что ему есть из чего выбирать. А там уже останется только последний шаг, чтобы отдать предпочтение истине.)

Второй признак вам известен давно. Следите за коротеньким рассуждением. 1) Творчество немыслимо без критичности (уточним: без критичности на уровне интуиции). 2) В работе на уровне умений и навыков критичность почти не участвует, разве что оценивает: левей – правей, сильней – слабей. 3) Значит, ее час настает при возникновении дискомфорта, который будит интуицию. Вот и ответ: если удовольствию предшествовал дискомфорт, следовательно, в работе был заложен творческий потенциал.

Однако вы могли и не обратить на это внимания, не так ли? Сперва – дискомфорт, потом -удовольствие, – сколько раз бывало! Тем более если вы талантливый человек: тогда любая работа у вас идет по такой схеме. И отдаете вы себе отчет в творческом характере работы или нет -теперь не имеет значения. Если вы делали свое дело хорошо, результатом будет нечто новое, чего еще не было до вас, – третий признак творческой работы. Вы можете не догадываться, что творили, не знать, что создали новое, – не в этом знании дело. Вы пережили прекрасные минуты, вы раздвинули границы неведомого, вы утвердились, стали уверенней и сильней – вот ваша награда, выше которой ничего не бывает. Так, по крайней мере, кажется нам.

Отступление седьмое: по технологии Господа Бога

Глину видел каждый из нас. И сухую, и мокрую, и вязкую - всякую. Ну и что? Какие чувства она у нас вызывала? Да никаких. Но вот ее увидал художник; взял ком, хорошо размял (думал при этом? или чуткие пальцы привыкали к фактуре именно этой глины? или он ждал мгновения слияния с этим комком грязи?) – и изваял статуэтку. Простую, вроде бы безыскусную, но как трудно оторвать от нее взгляд! Столько тайны в ее очаровании, столько совершенства в ее гармонии, столько энергии она излучает... Статуэтка рождает чувство, и по этому каналу вы воспринимаете положительные эмоции, пока или

1) чувство не перекристаллизируется в мысль (значит, энергопотенциал, заложенный в статуэтку, был ограничен, достигнутая художником гармония – недостаточно совершенна), или 2) пока не переполнится ваша психомоторика (значит, гармония статуэтки значительно выше вашего эталона гармонии).

Почему мы утверждаем, что работа этого художника была творческой?

1) Глина вызвала у него дискомфорт. Он не мог смотреть на нее спокойно. Он должен был придать ей совершенную форму.

2) Художник работал с удовольствием – иначе он не создал бы гармонию!

3) Он создал нечто новое - именно поэтому его статуэтка (в отличие от привычных нам памятников на улицах и площадях наших городов) рождала у всех зрителей именно чувство, а как следствие этого – служила каждому зрителю источником энергии.

Отступление восьмое: о смысле спорта

У наших читателей, возможно, создалось впечатление, что мы спортсменов не ставим ни во что. Это не так – мы отдаем должное их задаткам. И часто упоминаем их именно только потому, что им сочувствуем. Ведь они губят себя спортом

(независимо от степени успеха: звания, награды, материальные блага на завтра не стоят ничего, потому что завтрашний день объявит свои, новые ценности, которые уже не завоюешь и тем более не купишь, и останется лишь с изумлением и тоской глядеть вслед уходящему поезду, с подножки которого, оказывается, они сошли именно в тот момент, когда считали, что вот теперь-то как раз и едут), в то время как спорт мог стать для них инструментом самопознания и самосовершенствования – стать школой творчества. Посудите сами:

1) энергопотенциал у спортсменов (при грамотной тренировке) должен быть необычайно высоким; но грамотная тренировка – это не когда себя преодолевают – через боль, терпение, муку, – а когда себя познают; значит, на уровне приятной усталости, а не хронического переутомления;

2) психомоторика спортсмена должна стремиться к совершенству, то есть к гармонии; на тренировках он должен искать эту гармонию – собственно говоря, другого содержания в тренировке быть и не должно; точное, пластичное, свободное движение, движение, которого не чувствуешь, которое происходит как бы само по себе, – вот цель грамотной тренировки, она же – идеал психомоторики;

3) и критичность спортсмена должна быть на высоте: ведь это только благодаря ей растут его результаты, благодаря ей он ощущает – есть запас, благодаря ей он знает, где искать, чтобы прибавить; благодаря ей он научается верить себе: своему телу, своему уму, своей интуиции.

Все у них есть. Талантливые ребята. И практически все – за редчайшим исключением, когда мудрость тела берет верх над современными спортивными стереотипами, – практически все губят свой талант на корню. Навсегда. На всю последующую жизнь. Разумеется, мы имеем в виду, что они губят не талант быстро бегать или поднимать тяжеленные штанги, а способность видеть и решать задачи.

Хроническим переутомлением они приучают свой энергетический аппарат работать в единственном режиме: самосохранения. Подменой цели (вместо поиска гармонии – победа любой ценой) они переводят свою психомоторику на уровень стереотипов. Тренировками по чужим шаблонам (да! да! такова вся современная наука! мы говорим «современная», а ведь она уже вчерашняя, вот в чем секрет; а сегодняшнюю нужно искать впереди, искать в себе – больше негде!) они превращают себя в живой автомат, который, как ЭВМ, знающая только двоичную систему, работает на уровне оценок: да – нет, больше – меньше, прибавить – убавить.

Что делать, чтоб их таланты сохранились (а это значит – развились)?

Нам неудобно повторяться, тем не менее рискнем это сделать - единственно из глубочайшего сочувствия к спортсменам.

Первый принцип – он должен тренироваться с удовольствием. А уж соревнования для него должны быть праздниками. Ведь он один знал, что он умеет, и как писатель пишет книгу хотя и от великой потребности высказаться – но все же высказаться другим, пишет – для читателя, в надежде, что его кто-то прочтет и поймет, так и спортсмен тренируется для того, чтобы показать, сколь высокой гармонии он достиг, подарить эту гармонию зрителю – и получить в ответ его благодарное внимание. И как Писатель выступает в роли учителя, так и Спортсмен на соревновании дает зрителю уроки мужества, уроки эстетики, уроки нравственности.

Второй принцип: он должен искать дискомфорт и переваривать, ассимилировать его, превращая каждое движение в максимально комфортное.

Третий принцип: он должен верить себе. Только себе! – и нынешнему, и будущему. А как же иначе! – ведь из него может выйти только то, что в нем есть. Уже есть! Но как бриллиант возникает из алмаза благодаря проникновению мастера в его сущность, интуитивному пониманию его единственной будущей формы – лишь затем благодаря тщательной, терпеливой, бережной шлифовке, – так и спортсмен, преодолевая дискомфорт, ориентируясь на удовольствие от своих действий, идет к своему идеальному Я. Если алмаз поврежден трещинами и примесями, бриллиант получится маленьким. Зато он чист, его форма идеальна, и рядом с крупными соседями он не потеряет своего лица – у него свой блеск, своя игра, своя прелесть. Так и возможности спортсмена ограничены и наследственностью, и следами травм и болезней, и погрешностями развития предыдущих лет жизни. Зато то, что есть, можно привести к идеалу. И то, что повреждено, можно еще исправить; хоть и не до конца – но можно. Значит, наш бриллиант способен расти! Но спортсмен должен верить, что в нем есть этот бриллиант. И знать: если он этот бриллиант (талант! ну конечно, талант!) проявит – тот будет верно ему служить всю последующую жизнь.

С тренером просто: он должен стать для спортсмена зеркалом, на отображение которого можно положиться. Значит, тренер -это контрольная критичность спортсмена. Тренер должен научить узнавать дискомфорта и подготовить к тем, что еще предстоят. Он должен научить получать удовольствие от движений. Он должен научить искать истину в себе, а не вовне.

Значит, второе Я спортсмена. Зеркало, которое стоит всегда за его спиной.

Первый принцип – удовольствие от действий – лучше всего можно понять на упражнениях со штангой. Скажите, кому было приятно смотреть на пузатых, заплывших жиром, неповоротливых супертяжей? Кому хотелось стать такими же, как они? А их неуклюжие попытки, когда они – выпучив глаза, с раздутыми жилами на шее, с диким криком, всем своим видом показывая, какого невероятного напряжения, муки, боли все это требует, – когда они отрывали от помоста тяжеленную штангу и пытались ее удержать над собой, а она их вела и ломала, – скажите, что, кроме ужаса и сочувствия этим современным гладиаторам, может вызвать такой спорт? Разумеется, мы не имеем в виду болельщика -обывателя, который не думает о сущности вещей, который никогда не интересовался истиной, поскольку не видит в ней смысла, которому важно одно: кто кого. А если у спортсмена вовсе ничего не получается или - мечта! – штанга на голову упадет, – так это же восторг, всю жизнь можно вспоминать с удовольствием (подпитывая свой энергопотенциал).

К счастью, есть и другие штангисты – в том числе и среди супертяжей. Живые, подтянутые, ловкие. Они поднимают самые тяжелые штанги с улыбкой. Словно играют. И не зря ведь их спорт называют игрой с железом. В этом – величайший смысл. И урок: эти спортсмены берут вес не собственной массой, не гипертрофированными мышцами, а гармонией. Гармонией сочетания инерции собственного тела и силы мышц. Им действительно легко. Они в самом деле получают удовольствие от игры с железом. И ограничивает их возможности не вес штанги, а доступные им пределы гармонии – гармонии собственной инерции и собственной силы.

Для контраста напомним о легкой атлетике. Ведь не зря же она названа «легкой»! – в этом ее смысл, ее философия, ее главный секрет: если хочешь победить – стремись к легкости движений. Кто из наших легкоатлетов об этом знает, помнит, к этому стремится? Ни один! Поэтому рвутся, поэтому ломаются, поэтому проигрывают турнир за турниром. Они работают, они преодолевают, они страдают – а надо удовольствие получать. Чтобы мечтать о завтрашней тренировке. Ждать ее. Но как это объяснить людям, которые исповедуют цинизм, чей идол – результат, которые все ищут вне, поскольку уверены, что внутри у них – пустота...

Второй принцип – поиск дискомфорта с целью превращения его в комфорт – нашему спорту неведом. Декларируется прямо противоположное: ищут дискомфорт как самое верное тренировочное средство, как кратчайший путь к результату. И что же получается? Спринтер пробежал стометровку легко, играючи – и вложился в секунды, о которых даже не мечтал. Тут бы ему остановиться и припомнить все свои действия в мельчайших деталях. Припомнить – чтобы зафиксировать в памяти тела, чтобы достигнутое стало освоенным, своим... Увы, он поступает иначе. Первая мысль: какая великолепная у меня сегодня форма, а я даже не почувствовал. Вторая: а если я сейчас «прибавлю», постараюсь как следует – это же страшно подумать, какие секунды настучат – американцам не снились!.. И он повторяет попытку, но уже стараясь, уже всего себя в нее вложив, словно она последняя в его жизни – и прибегает с обычными для себя, скучными и бесперспективными секундами...

На прикидке – рекорд, на зачетных стартах – рекорд, на тренировке – рекорд за рекордом, - сколько раз так бывало! И никто не задумывался, почему на официальном старте это не повторяется никогда, хотя даже по закону вероятности должно повторяться – не хочет! Ничему не учат эти уроки. И по-прежнему долбят спортсменам: «Бочки пота пропорциональны результату», «мили делают чемпионов», «тяжело в учении – легко в бою», «без труда не выловишь и рыбку из пруда»... Терпи! терпи! терпи! – вот главный девиз и на тренировке, и в соревновании. Ищут движения с самым большим сопротивлением и напряжением; идут на риск; выкладываются до донышка; работают до потери пульса, до тошноты, до упаду. Вся тренировка – на фоне отрицательных эмоций!.. Стоит ли удивляться, что эти когда-то потенциально талантливые ребята (впрочем, почему потенциально? – они действительно талантливы) ничего не достигают в спорте и бесплодны всю последующую жизнь?..

Третий принцип – вера в себя – спорту неведом вовсе. Верят в удачу, в талисманы, в фетиши, в тренера (живой фетиш). Верят в психологическую накачку: «ты можешь», «ты должен», «команда на тебя рассчитывает», «честь флага», «они слабаки: нажми сразу – сломаются»...

Обратили внимание? – нигде нет самого спортсмена, его движения к себе, к самовыражению, к идеалу. Есть только насилие, требование, принуждение. Стремление выжать его, выкачать, взять от него все возможное. Потребительский подход. Это и не удивительно: для чиновников от спорта (а тренеры – первые среди них) функционирующий спортсмен – это зарплата, сборы на юге, зарубежные поездки, титулы, звания, награды. Выбранный ими способ жизни циничен по самой своей сути, поэтому даже упоминание идеала им смешно. Для них от идеала нет непосредственной пользы – значит, в нем нет и смысла.

Мы пишем не для них; мы пишем для тех, кто пытается найти себя – в том числе и в спорте, – а на этом пути без идеала не обойтись. Помните? - не важно, придет ли корабль в гавань; важно, чтоб он шел правильным курсом. Иначе говоря, надо помнить, что любой наш день – это частица целостности, которая называется нашей жизнью, это кирпичик в здании нашей жизни, и если кирпич окажется слабым – все здание поведет; но кирпич уже не заменишь и напрасно будешь делать вид, что его нет, потому что, как говорили древние, тот камень, которым ты пренебрег, и есть краеугольный.

Только человека, который верит в себя, невозможно сломать, невозможно победить. Что бы ни происходило – он будет неуклонно идти по однажды выбранному пути, как бы ни складывалась его судьба – он будет жить наполненной, полноценной жизнью; и каждый день будет одаривать его новым смыслом и новым счастьем. Такова всепобеждающая сила идеала.

Поверить не в теорию, не в тренера, не в фармакологию, не в удачу – в себя, только в себя Неужели это возможно? А если это возможно – каким образом это приведет к победе?

Тысячу лет назад Авиценна предложил такую классификацию состояний человека:

4. Тело, больное легким недугом и быстро набирающее силы.

Мы любим цифру 7 – вы это могли заметить по нашей книге и, может быть, потому не можем не отметить, что есть и седьмое состояние, о котором Авиценна знал, но не упомянул о нем, поскольку оно не входит в компетенцию медицины: тело, оказавшееся по ту сторону черты между жизнью и смертью. Расшифруем: энергопотенциал упал до такого низкого уровня, чтс уже не способен поддержать форму и регенерацию тканей, значит, смерть неотвратима.

Первое состояние – оптимум: человек на уровне гениальности Идеал атлета. Идеал любого человека. Очевидно, именно таковы были олимпийские чемпионы древних греков: они становились образцом не только потому, что были первыми в силе, ловкости и быстроте; они были способны решать проблемы – и решали их! Если бы не так, их имена были бы забыты уже после следующей олимпиады, но их передавали из поколения в поколение. А некоторые из них - например, имена Платона и Сократа, – остаются идеалом и сегодня.

Второе состояние – норма; человек на уровне таланта. Он не тянет на оптимум – недостает критичности; значит, он не может абсолютно точно определить свои координаты и свой масштаб. Но энергопотенциал у него оптимален, и это дает ему шанс на минуты вдохновения, когда он всегда себя может вывести на уровень оптимума. Напомним: вдохновение – знак полной свободы, значит, и психомоторика в эти минуты находится в оптимуме. А как же с ущербной критичностью? Свобода освобождает творца от эталонов. Но ведь он не может работать без меры. Конечно. Что же теперь его мера? Гармония. Откуда он ее берет? В себе. В минуты вдохновения он сам – гармония. И может с полным правом заявить: я есть истина. То есть состояние, когда он находится на уровне гениальности.

Третье состояние... тоже норма! Но не полноценная, а компенсированная. Поэтому рекордсмен – на один раз, талант – который не может повторить свой взлет, а уж превзойти -куда там! Герои-однодневки. Почему? Самое характерное их обстоятельство (объясняющее все остальное) – это хроническая усталость. Привычная, неосознаваемая -· и накладывающая свою печать и на мировоззрение, и на все действия. Это человек на уровне чувств, спящая царевна, которая может проснуться только под конец жизни, а может не проснуться никогда. Но чтоб проснулась, чтоб появился этот шанс, необходимо изменить образ жизни и подтянуть свой энергопотенциал как можно ближе к оптимальному. Остальное же... а остальное придет само!

Четвертое состояние – балансирование на грани усталости и утомления. Самое характерное для нашего спорта. Плотность занятия настолько велика, что энергопотенциал не успевает восстановиться. Поэтому психомоторику нечем наполнить. Ослабленная мысль не может пробиться к движениям, и даже если движение было выполнено гармонично – мысль не может его охватить. О критичности и вовсе говорить не приходится: спортсмен слепо выполняет чужую программу, работает с чужого голоса, даже не пытаясь прислушаться к собственному – нет сил. Дисциплина заменяет ему критичность. Нет критичности – не растут результаты, поэтому и тренировки, и соревнования – источники отрицательных эмоций, которые уменьшают и без того ограниченный энергопотенциат, незаметно сдвигая спортсмена к зоне, в которой его утомление становится уже хроническим. То есть болезнью.

Но вот случай: спортсмен получил травму и вынужден перейти на щадящий режим - выполнять в пять, в десять раз меньше работы. Травма зажила; спортсмен выступает на соревнованиях не для победы (с его ли тренированностью!), а просто для зачета – а результаты один выше другого. Победа за победой. Он думает: а что было бы, если б я нормально – по программе – тренировался?.. И на следующий год старается изо всех сил. И залавливает мудрость тела. И все проигрывает.

Пятое состояние – компетенция медицины. Человек находится на уровне эмоций. Хроническое утомление не дает ему поднять головы, лишает всякой перспективы. Он решает в жизни только одну задачу – самосохранение; поэтому и его критичность (если это можно назвать критичностью) занята не отысканием дискомфорта вне – вне его все дискомфортно, – а фиксацией островков комфорта внутри себя.

Шестое состояние – патология, которой медицина занимается только потому, что не имеет права отмахнуться. Хроническое переутомление (в том числе и от перенесенных тяжелых болезней) исчерпало энергопотенциал; организм балансирует на грани жизни и смерти; человек существует, но не живет. Его психомоторика – на уровне простейших реакций; критичность – вся вмещается в слово врача...

В этом состоянии любые лекарства бесполезны, никакое питание, никакой отдых не восстановят сил. Но есть последний шанс! Единственная соломинка, за которую можно ухватиться, чтобы выплыть – психомоторика. Движение. Расходование энергии. Пусть ее остались ничтожные крохи – не жалеть их! Потому что есть объективный закон природы: при расходовании живой энергии восполнение происходит с приращением. Капля за каплей, капля за каплей. Это не просто энергия – это жизнь! Чем больше у нас будет энергии – тем больше мы сможем тратить – чтобы получать еще больше. Уже несколько раз в этой книге мы писали, но повторим еще раз: пока человек жив – у него нет безнадежных состояний.

Итак, вы поняли, что человек абсолютно верит себе, верит в себя – и он прав! – только в состоянии оптимума; и изредка – во время всплесков вдохновения – когда он в полноценной норме. Тогда ему не нужны внешние опоры – любую опору он найдет в себе. Это и не удивительно: человек совершенный ищет причину своих неуспехов в себе, человек несовершенный -вовне. Ему не приходится рассуждать о смысле жизни и вздыхать о счастье – ведь каждый его день наполнен смыслом и каждое действие он может сделать источником наслаждения.

Спорт для него – потребность, поскольку является источником наслаждения для тела, закалки для души, пищи для ума, – и если при занятиях спортом что-то из этой триады вы недополучаете, значит, или кто-то живет за счет вашего энергопотенциала, или вы слишком торопитесь – и потому уродуете свою психомоторику, или вы слишком доверчивы, слепо полагаясь на чужую критичность.

Отступление девятое: цена футбольной короны

Как вы теперь знаете, гений в спорте непобедим. Увы (или к счастью для них, но не для спорта) – гении в спорт не идут. Им некогда – заняты решением проблем. А зря: и спорт получал бы ориентиры, маяки, и для дела была бы польза – на спортивном поприще гений получал бы подсказки для своей основной работы.

И тут напрашивается вопрос: а как же «звезды» спорта? Например, Пеле и Марадона – неужто не гении?

Не волнуйтесь, досточтимые болельщики, от этого «нет» они не перестали быть королями футбола. Ведь король не тот, кто даровитей, а тот, кого возвели на престол. Есть аксиома: болельщиков без кумиров не бывает. Именно поэтому каждое поколение болельщиков – и не только футбольных, не только спортивных, болельщики искусства в принципе ничем не отличимы от них, – создает своих кумиров. Ваше право – назвать Пеле и Марадону королями, наше право – разобрать, чего они на самом деле стоят и чем берут верх над остальными.

Если бы Пеле и Марадона были бы гениями: 1) спорт был бы для них не единственным поприщем и 2) скорее всего – не основным; и на тех, других, поприщах они были бы не менее знамениты, чем в футболе. Этого нет. А вот Платон до сих пор знаменит в философии, а на досуге побеждал на олимпиадах.

Ну а как у них насчет таланта? Неужто и на этом уровне наши короли голы?

Не будем спешить с ответом. Давайте разберемся.

Талант работает с задачами. С банальными задачами. Которые решает оригинально. Какие задачи решают наши короли?

Помимо футбола, они не проявляют себя нигде (коммерческая деятельность Пеле, его подвиги на поприще кино и сочинительства песен – не в счет: в этих случаях товаром был не талант, а имя). Остается игра. Значит, вопрос можно уточнить: каким образом талант проявляет себя в игре?

Напомним, что игра – один из трех видов деятельности человека: игры, учения и труда. Если разобрать их взаимодействие и понять целостность, можно будет понять и феномен болельщика, и почему производят впечатление действия отдельных футболистов.

Считалось, что поприще дошкольника – игра, ученика и студента – учение, удел взрослого – труд. Что это означает? У школьника отобрали игру и производительный труд, у взрослого – учение и игру. Обратили внимание? – игра как удовлетворенная обществом естественная потребность выпадает из нашего обихода уже с первых классов школы. Чем компенсировать дефицит? Пацаны все свободное время гоняют в футбол, девочки прыгают через скакалку и в классики. И уже с той поры – и через всю жизнь – настольные игры: лото, домино, карты, шахматы. Та ли это игра, которой нас лишили? В том-то и дело, что нет! Потому что истинная игра неотрывна ни от труда, ни от познания. Значит, то, во что мы играем – эрзацы, выполняющие компенсаторные функции. Да, да, да! Даже королевская игра -шахматы – это тоже эрзац; ну разве что королевский эрзац, если так вам нравится больше.

Чтоб вы нас лучше поняли, покажем, как мы представляем естественное сочетание всех трех компонентов на протяжении человеческой жизни.

У дошкольника форма деятельности – игра, ее содержание - учение, ее продукт – труд (самообслуживание, помощь взрослым, лепка, рисование и тому подобное).

У школьника и студента – учение в форме игры, совокупление которых рождает производительный труд.

У взрослого – труд в форме игры (духовных и физических сил), который дарит познание.

Исходя из этого – кто такой болельщик? Это человек с ограниченным энергопотенциалом. Он знает только две формы существования – труд и досуг. Познан ие ему практически недоступно: нет сил, поэтому он способен воспринимать только логическую информацию – значит, левым полушарием. Игры он лишен с детства, правое полушарие на стабильном голодном пайке, но хоть и голодный -какой-то паек все же нужен! Правое полушарие ищет его и находит – в болении. Эрзац? Что делать! – не до жиру.

(Кстати, человек действующий – человек в норме, а уж в оптимуме – тем более – болельщиком быть не может. Ему это не нужно. Его деятельность coдержит в себе столько игры, что потребность в ней удовлетворяется полностью. Вывод: если творческая личность активно болеет за какую-то команду, значит: 1) его социальный статус и творческие притязания выше истинных результатов его труда или 2) его творческий труд давно утратил элемент игры и превратился в постылую работу.)

Почему болельщику один футбол нравится, а другой – нет?

Прежде всего отмежуемся от болельщика, которому важен только результат, который согласен на результат любой ценой. Неправедные пенальти, тенденциозное судейство, грубость, даже жестокость, когда одна команда явно «топчет» другую, -все он приемлет. С этим воинствующим, агрессивным «правшой» договориться невозможно – ведь истина его не интересует. Ему нравится, когда исповедуемый им цинизм (который в обычной жизни он вынужден скрывать и даже публично бичевать – от этого, кстати, он получает особое удовольствие, ведь в эти минуты он может быть откровенно циничным – а ему за это ничего не будет) открыто попирает любые нормы, декларируя свою программу: сила всегда права. Но ведь мы говорим об игре, об искусстве, о гармонии - поэтому такие болельщики в нашем разговоре не в счет.

Истинный болельщик, конечно же, желает победы своей команде, но при этом он хочет, чтоб игра была честной и красивой. Победа за счет труда, за счет тяжелой работы на поле, за счет «пахоты» его не греет. А что такое красивая игра? Эго создаваемая гармония. Гармония техники, гармония рисунка, гармония мысли.

Поэтому он любит «технарей» и «мыслителей» и равнодушен (на словах отдавая им должное, на деле же – только примиряясь с ними) к «трудягам».

Пеле и Марадона находятся в норме. Поэтому их правое полушарие легко охватывает всю ситуацию в целом; они видят не только то, что перед ними, но и то, что у них за спиной; поэтому они легко прогнозируют будущее. А левое полушарие просчитывает собственные действия и действия непосредственного противника. Задача ставится просто: мысль должна быть впереди мысли противника хотя бы на один шаг. И оказывается, что этого достаточно! Противник может быть идеально техничным, необычайно опытным, физически совершенным, но если его мысль отстает на один шаг – ничто ему не поможет, он будет обыгран наверняка.

Они нравятся потому, что создают на поле гармонию. Они побеждают потому, что их гармония ближе к истине, чем гармония их талантливых оппонентов. А гармония – это сочетание:

1) экономичности, 2) точности и 3) комфорта. Вот почему их игра проста, безошибочна и приятна.

И последнее (мы пытаемся противоречить самим себе): возможна ли такая игра (пусть даже тот же футбол), которую будет с удовольствием и увлечением смотреть талант и гений?

Если в игре есть движение мысли и каждый игрок (и вся команда в целом) создает гармонию – такая игра будет интересна и поучительна для зрителя любого уровня. Потому что в ней полноценно раскрывается вся триада: игра, учение и труд. Движение мысли и сотворение гармонии – это труд; создавая гармонию, человек учится, готовится к созданию более совершенной гармонии; а процесс создания гармонии – это и есть игра, игра в наивысшем понимании этого слова. И если есть такой процесс – мудрый, гармоничный, терпеливый, – то придут и голы, и победы. Куда денутся!

Но даже при такой, идеальной, игре на футбольном поле задач нет. Напомним: задача возникает при столкновении с неизвестным. А на поле известно все – и техника, и тактика, и стратегия – кроме результата, разумеется, но результат – это всего лишь показатель преимущества одной гармонии над другой. И только.

К сожалению, идеальную игру приходится видеть раз в несколько лет. Остальное же время нас потчуют зрелищем, в котором: 1) нет труда (ведь ничего не создается!), зато сколько угодно постылой, скучной, тяжелой работы; 2) нет познания (все заготовлено заранее, да и заготовленное выполняется из рук вон плохо); 3) нет игры (ведь о гармонии нет и речи). Следовательно, противоречие, о котором было сказано ранее, – мнимое. Потому что талант и гений наслаждаются игрой, а талант мнимый или опустошенный болеет за команду.

Отступление десятое: о публичном одиночестве (окончание)

Напомним, мы оставили спортсмена, оратора и актера в тот момент, когда они: 1) обрели свободу (усилиями правого полушария отгородились от аудитории) и 2) стали делать свое дело как ни в чем ни бывало (четко исполненная работа – результат усилий левого полушария). Ну что ж, они исполнят свое дело хорошо; к этому ли они стремились? Не совсем. Потому что мы их задвинули в ситуацию края: спортсмена – на олимпиаду, оратора вывели к равнодушной толпе, которую надо превратить в монолит его единомышленников, актера поставили перед необходимостью так сыграть Макбета, чтобы после этого ему предложили короля Лира. Просто хорошей работой такого не достигнешь, нужен следующий, более высокий, ее уровень – работа творческая. Напомним ее график: вначале - дискомфорт; сама работа – на фоне удовольствия; результат - новое.

Они знают, что во время выступления должны будут превзойти себя. Того себя, который был до сих пор, которого они знают, в котором уверены: он в любой момент сделает свое дело хорошо. Но сейчас, повторяем, решающая минута жизни, сделать просто хорошо – мало, сделать привычное – мало. Требуется создать новую гармонию, о которой они догадываются: она есть; чувствуют: смогу. Критичность ее отыщет, психомоторика ее создаст; вот только одна проблема не решена: где взять для этого силы? Обычного их энергопотенциала вполне хватает для хорошей работы, но творческая требует более высокого уровня энергетики, причем не только количественно – качественно новой. Где ее взять?

Чтобы загорелся кусок дерева, нужно его поджечь – сообщить извне определенную энергию. Даже лист бумаги сам не загорится – нужно поднести горящую спичку. Чтобы «загорелся» спортсмен, оратор, актер – нужно, чтоб на них была сфокусирована энергия стадиона, толпы, зала. Все внимание зрителей, все их биологические поля эта одинокая фигурка должна своими первыми действиями собрать – как линза собирает солнечные лучи – в одну точку: в себе.

Почему именно первыми действиями? Потому что его собственной энергии на большее не хватит. У него есть несколько мгновений, ну – полминуты, ну – минута как максимум. Это всем известная пауза перед началом действия. Сумеет ее создать и выдержать идеально точно – зритель привязан, привлечен, ждет. И если у хорошего специалиста защитная стена, возводимая правым полушарием, проходила по абрису его тела, то у настоящего спортсмена, у настоящего оратора, у настоящего актера она пройдет по верхнему обрезу стадиона, по дальнему краю толпы, по последнему ряду на галерке. Всех, всех их он вместит в себя, и тогда ему не нужно будет защищаться от их чудовищного пресса, потому что вся их энергия перейдет к нему, и он такое сможет, о чем не смел даже мечтать.

Технологически это выглядит так: он должен создать диполь, одним полюсом которого является он сам, другим – каждый зритель. Вначале – каждый отдельный зритель, а затем все вместе они сливаются в единый полюс, сфокусированный на маленькую одинокую фигурку, волей которой живет это призрачное могучее магнитное поле.

Вы уже понимаете, что и эта работа – тоже для правого полушария. Потому что только оно может быть антенной, связывающей нас с гармониями (в данном случае – с гармониями извне). А если вы это поняли, становится ясным и суть дискомфорта: она – в сомнении, сможет ли правое полушарие работать свободно. Или – по-простому - «смогу ли я загореться, вызвать у себя вдохновение, чтобы суметь выразить себя». Подчеркнем еще раз: не исполнить (это просто хорошая работа), но выразить, то есть создать образ себя – гармонию колоссальной энергоемкости.

Остальное вы знаете: нужно уйти от дискомфорта. Едва он осознан – значит, его функция исчерпана, надо немедленно от него избавляться, пока он не сожрал ваш энергопотенциал. Иначе ничего не получится. Вспомните: хорошая работа – это работа с удовольствием, иначе говоря – в комфорте.

Как уйти от дискомфорта - вам тоже уже известно. Все же напомним: для этого надо снять напряжение с правого полушария, дав работу левому. Работу логическую, счетную, механическую – какую угодно, лишь бы в ней было конкретное действие. При этом включается защитный механизм, суть которого в следующем: когда работает левое полушарие, правое свободно. На всякий случай отметим: правое полушарие защитными функциями не обладает.

Известно, что чаще всего дискомфорт возникает за 24 часа, за 6 часов и за час до начала выступления. Это – ориентиры, которые у каждого конкретного человека могут быть сдвинуты в ту или иную сторону. Как поступает спортсмен? Он разминается. Первый раз – за сутки до старта, второй раз – за 6 часов, в третий раз – за час. Не тренируется! Он только технически отрабатывает места, в которых менее всего уверен. Отрабатывает до тех пор, пока не ощутит удовлетворение от искомого движения (нагрузка при разминке не должна превышать одной пятой затрат обычной тренировки). При этом у него: 1) возрастает энергопотенциал и 2) повышается уверенность в успехе. Точно также поступают оратор и актер.

Но есть и более простые способы отключения правого полушария, известные человечеству не одну тысячу лет. Это четки, жвачка, молитвы, пасьянсы. Некоторые в такие минуты испытывают нестерпимый голод: мудрость тела им подсказывает, что процесс еды и переваривания пищи их успокоит.

Последняя его волна должна растаять в те мгновения, когда вы держите паузу перед выступлением. Ощутили комфорт – и вперед! Действуйте с удовольствием! И если вам это удалось, то правое полушарие становится и вашим щитом, и вашим оплотом, и вашим неиссякающим родником энергии – создает идеальный микроклимат, в котором левое полушарие спокойно и деловито – как в лаборатории, как на тренировке, как на репетиции, как перед зеркалом -делает свое привычное дело. Без страха – ведь оно не ведает страха; точно – точность его стихия; не смущаясь ошибок – для того ему и логика дана, чтоб идти к истине самым прямым и коротким путем.

Отступление одиннадцатое: о смысле досуга

За последнее время (за последние два века поручиться можно) так сложилось, что понятие «досуг» обрело смысл, полярный понятию «работа». Даже у Даля читаем: «свободное, незанятое время, гулянки, гулячая пора, простор от дела». Если Даль - икона, воплощенная непогрешимость, так и спорить не о чем. Но Даль констатировал не истину, а современное ему положение вещей, поэтому мы возьмем на себя смелость разъяснить, откуда возникла современная проблема досуга, и, счистив с этого понятия слой окаменелых предубеждений, откроем его первозданный смысл.

Прежде всего обратим ваше внимание, что ни один талантливый человек, и уж тем более ни один гений не могли похвалиться досугом. Напротив! – они были в вечном цейтноте. Значит – в рабочее время они слишком мало или вяло работали? Но и это чепуха; известно, что талантливый человек даже в рутинной работе обгоняет нас, середнячков, а уж в творческой он один стоит целого отдела или даже НИИ. Может, ему легче? Чепуха. Любая работа имеет определенный объем, требует определенных усилий; значит, целый НИИ только делает вид, что работает, а талант действительно решает стоящую перед ним задачу. Может, и он бы посачковал - увы, это не его амплуа, он так не умеет. Чтобы обрести покой (достичь желанного состояния комфорта), он должен решить задачу. Он знает, что достигнутый комфорт будет краток, что новый дискомфорт укажет новые задачи – что делать? Пока в нем будет жива жажда свободы, пока будут силы сражаться за нее – он будет обречен на эту судьбу. Счастливую судьбу, если поглядеть со стороны, и... по меньшей мере трудную с его собственной точки зрения. В минуты слабости он мечтает быть таким, как все. Простим ему это такое понятное малодушие. Ведь стоит ему чуток возобновить свой энергопотенциал – и он опять уже ничего не видит вокруг, кроме своей задачи.

Значит, о досуге таланта говорить не приходится – он постоянно в работе. Но ведь талант -это норма! Следовательно, представление о досуге как о неработе вызвано тем, что:

1) огромное большинство нас далеки от «нормы»;

2) наш энергопотенциал с первых классов школы истощен, наша норма – состояние хронического утомления;

3) посаженная на голодный паек, наша психомоторика работает на уровне эмоций; оттого так бедны и примитивны наши чувства, оттого так охотно мы пользуемся заемными мыслями (здравствуй, эрудит!);

4) наша критичность озабочена самосохранением, поэтому интуиция избегает любого дискомфорта (там задачи, но ведь они требуют жуть сколько сил! А где их взять?) и занята исключительно поиском источников положительных эмоций;

5) наконец – раз уж вам так хочется, чтоб мы это написали, – существует социальная установка: рабочее время – для общества, остальное – для себя (что значит «для себя»? – это вы уже знаете: всеми способами набраться положительных эмоций, то есть подпитать свой хилый энергопотенциал и хоть в малой степени почувствовать, что ты еще живой).

ЮРИЙ ВОРОНОВ.

Вот откуда он – нынешний досуг! Это:

1) законное ничегонеделанье для людей, которые ни к чему не способны;

2) законная передышка для людей, которые добросовестно и покорно выполняют роль винтиков в одной из тысяч безликих социальных машин;

3) законное отдохновение для тех, кто нашел себя слишком поздно, но не имеет сил (а значит – и мужества) свернуть на собственную дорогу, а поэтому только примеряется к задаче, урывает для нее свободные дни и отпуска; но сил так мало, что дискомфорт буквально страшит, поэтому схватка с задачей все откладывается и откладывается; так приятно мечтать: «Вот если бы!..», так приятно продумывать, воображать задачу уже решенной – правому полушарию это запросто! – а потом постепенно пропадает потребность в самом решении: зачем оно, если все возможные положительные эмоции уже откачал?..

Обратили внимание? – мы ни разу не упомянули хобби. И вот почему: хобби – это всего лишь банальный источник положительных эмоций. Раковина, в которую прячутся от мира. Отдушина: на безрыбье и рак – рыба. И только! Даже до уровня чувств хобби не тянет, а уж про уровень интуиции и вовсе говорить не приходится.

Итак, нынешнее представление о досуге возникло только потому, что работа у нас ассоциируется с принуждением, с необходимостью, с неволей – с каторгой. А теперь представьте, что вы на работе занимаетесь любимым трудом (который неотделим от игры – поэтому и любим – и рождает познание – за что мы любим его еще больше). Сколько чувств! Нравственные – ведь работаешь на благо людей; интеллектуальные – ведь видишь, как сам растешь; эстетические – ведь это какая радость: видеть, что получается хорошо!.. Что вы будете делать во время досуга?

Искать положительные эмоции? Но опускаться к ним с уровня чувств мелковато. «Отключаться»? «Просто отдыхать»?

«Забывать самого себя»? Ну, знаете ли... поверьте на слово: человек на уровне чувств на такое самоубийство не способен; и слава Богу, что чувство не отключишь, не зачеркнешь.

Собирать марки, календарики, значки, сувениры, автографы, монеты? Но все эти замечательные вещи уже до вас прояснены и закончены – зафиксированы мыслью; значит, они не способны рождать чувства. Значит – опять только эмоции. Стоит ли опускаться так низко?

Но вопрос все-таки был поставлен: что же делать человеку на досуге, если на работе он занимается любимым трудом?

Поэт ответил на это так: «среди утех своих несметных желаем мы утех иных». Как видите, он считал (и мы думаем, что он прав), что только чувство может прийти на смену чувству. Иначе говоря: если вы работали с одним предметом и получили удовольствие," то удовлетворение сохранится лишь в том случае, если вы оторветесь от этого дела, чтобы поработать с другим предметом – опять же с удовольствием. Узнали? Это же знакомое каждому из нас правило о перемене вида деятельности. Следовательно, истинный досуг должен формироваться деятельностью – активной, в идеале -творческой, но непременно – с активной затратой энергопотенциала, ведь завтра новый трудовой день, и свежая энергия нам так пригодится!

Какой может быть эта новая – перебивочная – деятельность?

Всякая, дающая благо нашему телу (здоровье, силу, выносливость, ловкость) и нашей душе (остроту ума, сообразительность и пр.). Первое – спорт, второе - культура в наивысшем понимании этого слова. (Простите, но, живя в мире, насыщенном кичем и поп-поделками, мы вынуждены при назывании культуры напомнить, что имеем в виду приобщение к гармонии.)

Вот почему труд и досуг мы считаем двумя нераздельными составляющими одной целостности. В ней труд создает материальные и духовные ценности, досуг создает самого человека.

___________________________________________________

Далее последовал выпуск книжки-концепции.
Хорошо бы восстановить последовательность написания книги, добавить вкусные главки из книг Виктора Клименко и добавить хороших талантливых иллюстраций. Все-таки это самая гениальная книга в мире, книга о пробуждении и развитии нашего природного дара творчества.

Здесь же продолжение из Концепции "О Природе Таланта" - глава Психомоторика (как часть более общей главы Пространство души).

Продолжение

Оглавление

Игорь Акимов, Виктор Клименко

О мальчике, который умел летать, или ПУТЬ К СВОБОДЕ

Глава шестая. КРИТИЧНОСТЬ

Делайте все хорошо – не пожалеете